Звезда сериалов «Женская лига» и «Одна за всех», представительница известной актерской династии рассказала «ВД» о себе, семье и Театре имени Маяковского, где выходит ее новая премьера.
Однажды, когда я училась в первом классе, пионерка Аня Ардова шла со мной из школы. На Ордынке она показала мне свой дом, пояснив шепотом, что «в их квартире жила Ахматова» (я тогда думала, что речь про какую-то старшеклассницу). И еще сказала, что все в их семье были «актерками» — и она тоже будет. Потом Аня ушла из нашей школы, но я видела ее по телевизору — в фильме Михаила Козакова «Если верить Лопотухину». А еще лет через десять мы встретились в гостях у Феклы Толстой. Аня уже заканчивала ГИТИС, а я только поступила. Помню ее фразу: «Актерке ум не нужен». Я тогда сильно обиделась за артистов. Настолько, что, лет пятнадцать спустя придя в ее гримерку в Театре Маяковского, с ходу задала тот самый вопрос:
Аня, актерке ум не нужен?!
Конечно, нужен. Хотя есть же артисты — необразованные и не очень умные, но жутко талантливые. Как говорила Раневская, талант, как прыщ на жопе, у любого вскочить может. Обидно слышать, но это правда. Я тоже хочу верить Александру Сергеевичу, что гений и злодейство — вещи несовместные, но ведь это не так! А как хочется, чтобы все были умные и умели поднимать зрителя до себя, а не сами опускаться. Но фраза «актерке ум не нужен» — все же кокетство. Хотя вот муж мой говорит иногда: «Дубиноголовая жена моя!» И в чем-то он прав: я не помню названий книг, фильмов — теряю всю эту выпендрежную информацию и потом не могу блеснуть ею в разговоре. В этом смысле я блондинка из анекдота.
В «Талантах и поклонниках», первой постановке Карбаускиса в Маяковке, вы сыграли актрису Смельскую. Знаю, что уже идут репетиции спектакля Карбаускиса о Канте, и у вас там тоже роль. Как вам работается с этим режиссером?
Он жутко талантливый, у него безумная фантазия и потрясающее умение придумывать форму. Но при моем буйстве я иногда не очень понимаю, чего хочет Миндаугас. У нас разница темпераментов: мне надо порвать страсти в клочья, он для меня человек холодноватый. Но, может, это-то и удача — он меня загоняет в нужные рамки.
Про вас ходят истории, например о том, как вы пять лет поступали в театральный, пока вас не принял к себе Андрей Гончаров. И это при актерской семье!
Папа считал, что я должна добиться всего сама. И кое в чем он был прав — за эти пять лет я сильно изменилась. Знаете, в 10-м классе я ходила к парикмахеру Сергею, он очень красиво стриг. И вот когда меня совсем загнобил папа, который кричал: «Ты не станешь актрисой, потому что не можешь ради дела отказать себе в ерунде!», я стала думать: забью я на это актерство, научусь просто стричь людям волосы — и чтобы вся эта семья отстала…
То есть семья давила?
Я была разгильдяйкой, но мной никто всерьез и не занимался. Папа укорял: «Ты не ходишь в театры, не была в музее...» А я, клянусь, не знала, как это делается. Я могла прийти в ТЮЗ, где мама оставит контрамарку, а как пойти в другой театр, не знала. Сейчас бы я ответила папе: «Ну отведи
меня в театр, в музей — научи меня!» Но тогда я этого сказать не могла.
А мама?
А мама — инженю: худенькая, лирическая, она со мной не справлялась. И потом — у папы новая семья, у мамы — новая, меня перекидывали туда-сюда. Меня только бабушка любила, Нина Антоновна Ольшевская. Думаю, природа все уравновесила: если бы меня так же сильно любили мама с папой, я бы выросла чудовищно избалованной.
Говорят, вас очень любил Андрей Гончаров — останавливал репетиции и просил спеть под гитару. А ведь он слыл тираном…
У меня с ним связано только счастье!даже не знаю, как он относился ко мне как к артистке, но по-человечески он был ко мне очень нежен. На площадке он орал на меня, как и на всех остальных, но я его не боялась. Знаете, я вообще все могу простить, если меня любят. Как только понимаю, что любви нет, — все, духовка закрывается. А когда любят — пусть орут. С Гончаровым было трудно. Выходишь на сцену, он сразу орет: «Нет!» Выходишь еще раз: «Нееет!» Выскакиваешь, как ошпаренная: «Что вам надо от меня?!» — «Вот, так и надо» (хриплым старческим голосом).
Если по старинке, то вы…
Комедийная героиня — так меня Андрей Александрович называл. То есть я могу быть героиней и могу быть смешной.
Когда в театре начался упадок, вам не хотелось уйти?
При Гончарове — нет. Уже потом, при Арцибашеве, у меня остались спектакли «Чума на оба ваши дома» и «Развод по-женски». Главное, что мне нравилось в «Разводе по-женски», это состав. Я приходила, видела всех своих девочек, приносила винцо, сыр — и после спектакля у нас начиналась жизнь. А потом — бегом домой. Когда началась «Женская лига» и «Одна за всех», мне уже было чем заняться. Я столько работала, что один раз мой сын (ему тогда было восемь, и он очень редко меня видел) сказал: «Мама, а ты им скажи, что у тебя двое детей, — может, они не знают?»
На этой неделе — премьера вашего спектакля «Август: графство Осейдж».
Это пьеса американца Трейси Леттса. Он пишет много черных комедий (в Театре наций идет одна из них, «Киллер Джо». — Прим. «ВД»). Но «Август» — семейная сага. Ее Карбаускис ставит вместе с латышским режиссером Гиртсом Эцисом. Я играю старшую из трех сестер, у которых сложные отношения с мамой. Мама — Евгения Симонова. Вот она — индивидуальность! Она недавно мне говорит: «Нельзя ничего делать со своим лицом, надо любить, какое есть». Но ведь это надо себе позволить полюбить себя. А я вот все равно подхожу к зеркалу и хочу талию, которой у меня нет.
Есть амплуа, в котором вы себя еще не попробовали?
Мне всю жизнь казалось, что самая романтическая профессия для женщины — петь в кабаке. Я, когда выпью, всегда пою. Если я запела, значит, можно уже по чуть-чуть наливать. А последняя стадия — читаю стихи и падаю. Но если серьезно, у меня есть жизненная программа: выучить английский, научиться петь джаз, танцевать танго и фламенко. А еще у меня есть мечта — замутить передачу про путешествия. Давайте сейчас закинем эту идею в космос! И будем мотаться и жить в радость. Заходить в какие-то невероятные кварталы — и визжать от неожиданности. Готовить местные блюда, танцевать, петь, орать и переодеваться!
Что бы вам хотелось в себе изменить?
Я бы с удовольствием научилась себя больше любить. Есть во мне такая бесконечная, надоевшая до оскомины интеллигентская рефлексия. Хочется от нее избавиться. Хотя иногда я думаю: а вдруг я избавлюсь и не смогу играть?!
СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО
Ардовых часто называют «культурным достоянием Москвы».
