Бывший Театр Революции отметил свой 89-й день рождения премьерой спектакля «Месяц в деревне». Постановка изначально была обречена на пристальное внимание театралов — как первый спектакль, выпущенный в период правления нового худрука Миндаугаса Карбаускиса.
Дополнительной рекламой, как ни прискорбно, послужил скандал, разразившийся в Маяковке накануне. Карбаускис обратился в департамент культуры с письмом, где просил приструнить директора театра Евгению Куриленко, в противном случае грозился покинуть пост художественного руководителя.
Однако революционные настроения никак не отразились на постановке Александра Огарева. Напротив, режиссер разглядел в пьесе Тургенева безоблачный Эдем, где герои заняты исключительно любовными переживаниями. Вместе с художницей Татьяной Видановой он поместил их в причудливое пространство с кислотно-зеленой травой и ярко-голубым небом, а на авансцене устроил водоем, куда посадил сексапильную русалку в платье с блестками.
На всякий пожарный случай режиссер обезопасил себя, заявив в пресс-релизе, что его «Месяц в деревне» — это грезы и сновидения главных героев. Этот простой ход позволил создателям спектакля разыгрывать историю как заблагорассудится и голову пустяками не забивать. Поинтересуется зритель, каким боком в драме из дворянской жизни появилась русалка — и получит безапелляционный ответ: «Бог ее знает, приснилась кому-то». Спросит, зачем за героями везде следует мужик в цилиндре и широченных штанах — «а это чей-то фантом!», пояснят ему небрежно. Очень удобно. Рано или поздно зрителю придется принять правила игры, расслабиться и получить удовольствие. Тем более что в огаревском «Месяце в деревне» созданы все условия для созерцания красоты: фейерверки жгут, призывные танцы с пением под фонограмму на огромном чемодане исполняют, под потолком на канатах летают. Чего еще зрителю надо? Наверное, тех самых «кружев», которые в начале века «плели» Станиславский и Книппер-Чехова, играя Ракитина и Наталью Петровну.
История любви, надо сказать, занимает и режиссера спектакля. Об этом он тоже пишет. Вообще, Огарев любит пояснять свои действия. Скажем, упоминает, что назначил на роль 29-летней Натальи Петровны более зрелую Евгению Симонову. И волнуется напрасно, потому что Симонова выглядит превосходно и ее любовь к 30-летнему Беляеву Юрия Колокольникова противоестественной не кажется.
Может, оттого, что спектакль — сновидение Натальи Петровны, в каждом душевном порыве, жесте и эмоции героини Симоновой логика не нарушена. Понятно, что ей некого любить. Особи мужского пола, окружающие эту женщину в самом расцвете сил, смешны и нелепы. Что неврастеник Ракитин, с гротеском исполненный Александром Андриенко, что недотепа-муж Виктора Запорожского. А Беляевым она увлеклась не иначе как из-за близорукости.
Потому что студента Колокольникова полюбить трудно. От постоянного кривляния актер отказывается только в финале, когда с жаром кричит о своей любви Наталье Петровне. Жаль, что это признание не проясняет его истинных мотивов. Кому принадлежит сердце Беляева, понять сложно. Особенно когда на прощание он дарит воспитаннице Натальи Петровны, Верочке, далеко не братский поцелуй.
Эта сцена, пожалуй, самая сильная в спектакле, остается еще одной неразгаданной загадкой — то ли режиссера, который не сумел внятно объяснить свою позицию, то ли кого-то из персонажей, кому приснился сон о двух женщинах, полюбивших одного мужчину.
