Пресса
18 Июня 2014

Московский роман режиссера Карбаускиса

Театр имени Маяковского: опыт перемен



Смена лидера — одна из самых острых поколенчески-психологических проблем российского театра. За последние годы в Москве появилось пять новых руководителей — в Театре имени Ермоловой, в Центре драматургии и режиссуры, в Театре имени Станиславского, в Театре имени Гоголя и в Театре имени Маяковского. Но Борис Юхананов сразу закрылся на ремонт; Клим мучительно выстраивает линию; Олег Меньшиков все еще ищет лицо театра. Двое из поколения «сорокалетних плюс» впервые стартовали в качестве лидеров почти одновременно: Кирилл Серебренников и Миндаугас Карбаускис. Первый, преобразив Театр имени Гоголя в «Гоголь-центр», сделал площадку прежде всего модной, полижанровой (лекции, встречи, концерты, спектакли, привлечение в штат критиков и пропагандистов). Карбаускис, напротив, сосредоточился собственно на театральной работе. Три года были отведены на тотальное обновление Театра имени Маяковского; итоги стоит оценить — и с точки зрения разворота личной судьбы режиссера Карбаускиса, и с точки зрения перемены участи самого театра. А главное — с точки зрения, как говорили в густые советские времена, положительного опыта: трудный ребрендинг «Маяковки» представляется удачей.

Опыт, к тому же показательный: мы видели, что являл собою театр в период правления Сергея Арцибашева. В театральном сообществе помнят коррупционный скандал, из-за которого он был вынужден покинуть свой пост худрука вместе с директором; наблюдали разброд и смятение в труппе, оставшейся без ветрил; не забыли дружный вздох облегчения, который прокатился по театру, когда на роль художественного руководителя московский департамент по культуре решился пригласить Миндаугаса Карбаускиса, уже оставившего «Табакерку» и временно «усыновленного» РАМТом.

Что ж, за три года театр изменился с колосников до подъезда. К 90-летию была проведена реконструкция, не столько грандиозная, сколько изящная и уместная. Постоянный партнер режиссера, волшебник Сергей Бархин «одел» зал в тона от кармина до пунцового, молодые сценографы расписали вестибюль, преобразили лестницы и фойе; на стены повесили старые фотографии — возникла атмосфера игры, почтительности и легкой дерзости. «Маяковка» обрела облик и обаятельный, и актуальный.

А главное, возник особый озон — серьезного театрального труда: усилий, репетиций, поиска — того, что делает театр живым. Взрывной и беспокойный Карбаускис, раньше никогда театром не руководивший, с истинно прибалтийским терпением начал выстраивать свою линию, планировать будущее: не зацикливаясь на самовыражении, сохраняя прежних партнеров, искать молодых. И нашел. За три года — 18 премьер, 9 приглашенных режиссеров, естественное соединение маститых и начинающих. Рядом с Леонидом Хейфецем работает (находка главного) Никита Кобелев; диапазон постановщиков — от зрелого провокатора Льва Эренбурга до дебютантки Полины Стружковой, в числе приглашенных — «бывалые» Огарев, Коручеков, Гранитова и начинающие — Добрыгин и Кузмин-Тарасов. Все они разные, и в разную художественную цену. Но из общей суммы вычленяется главное: готовность дать шанс, создать внутри театра пространство риска и проб.

Сам Карбаускис поставил три спектакля на большой сцене.

Первый из них — «Таланты и поклонники» — дал труппе прежде всего возможность уважать своего нового худрука. Спектакль по Островскому крепок и отмечен театральной культурой: качественные роли, неожиданные ракурсы выбора артистов. Второй, «Господин Пунтилла и его слуга Матти» по Брехту, оказался откровенно неудачен: статичен, вымучен — и в форме, и в высказывании.

В обоих спектаклях явственно проступало переходное состояние: от свободного кочевника, каким был прежде режиссер, к человеку, обремененному «семьей» — труппой, театром с тремя сценами. Решив, что должен завоевать доверие артистов, что надо работать с тем составом, который ему достался, — за свой выбор режиссер заплатил потерей художественного драйва, разочарованными пассажами критиков. Мало кто хотел понимать: прежний Карбаускис — прежде всего художник; теперешний — прежде всего худрук. Впрочем, третий спектакль сулит надежду на возвращение Карбаускиса, творца театральных событий.

«Кант» по пьесе Марюса Ивашкявичуса — интеллектуальная комедия. В этой истории, словно бы не имеющей внятной задачи, главное — снижение высокого ума до бытовой правды, травестия образа, метафизика как поле иронии, юмор обыденных обстоятельств и прочее. Жанр, в сущности, не имеет традиции на российской сцене. Но в общем известно, как это играть: легко и непринужденно. Скользяще, словно бы впроброс, чтобы философия лишь слегка проступала, посверкивая, а психология и быт оставались сочным фоном. Так по крайней мере это выглядит в странах — родоначальницах жанра: Англии, Франции и, скажем, в австрийских инсценировках Питера Хандке.

Этой манере соответствовали на первых спектаклях, пожалуй, лишь два человека: Игорь Костолевский и ученица Женовача — Юлия Соломатина. Их рисунок был точен, комичен, внезапен. Остальные погружались в знакомую тину психологических оправданий, отчего немедленно возникали замедление ритма, вязкость смысла. Как ни странно, самые большие вопросы после премьеры были к Канту: Михаил Филиппов — великолепный актер, но ему в этой роли сильно мешала собственная репутация: он входил в шестиугольник, выстроенный Бархиным, важной монументальной персоной; он не был Кантом — его Кантом назначили. Внутренняя неподвижность персонажа лишала спектакль центра.

«Кант» стал барьером, за которым должно было произойти единение театра и режиссера — или, напротив, отчуждение. Важна была сама прививка такого способа театра. Проба свободы. Сегодня «Кант» изменился и вырос в спектакль европейского класса для театральных гурманов. Именно с ним, а также с премьерой «Бердичева» Никиты Кобелева (в котором соединены притча и густой быт, зрелая работа режиссера и блестящая — актеров) возникло ощущение, что театр обретает курс и лицо.

Театр всегда похож на своего лидера, и «Маяковка» — теперь — действительно театр Миндаугаса Карбаускиса. В чем смысл роли, которую играет в театре человек, не выходящий на сцену? Полагаю, кроме прочего, в ответственном выборе.

Способы и темпы дальнейшего развития театра и его художественного руководителя в умении каждый день—месяц—сезон предъявлять счет самому себе. Кажется, Карбаускис это умеет. Как умеет уважать предшественников, отстаивать свой взгляд на вещи, ошибаться и начинать сначала. Одним из главных событий следующего, 92-го, сезона станет открытие после масштабного ремонта сцены на Сретенке. Планов множество, и сам художественный руководитель ставит спектакль по новой пьесе того же Ивашкявичуса.

…В «Бердичеве» есть стержневая деталь: в доме на венских стульях висят пиджаки всех погибших, убитых, сгинувших мужчин семьи. Так, будто они еще здесь, только вышли ненадолго. Женщины вытряхивают пиджаки, чистят и развешивают снова — мужья, отцы, братья присутствуют в жизни всегда. Мне кажется, это для чужого спектакля придумал художественный руководитель. А если не он — все равно: находка знаковая.

Способ существования, который Карбаускис выбрал в своем театре и — шире — в искусстве, в некотором роде манифестационный. Негласный спор, который мы наблюдаем на обновленных столичных сценах, есть спор подлинника и имитации, первозданного и мутированного. Карбаускис — в пути. Его будущая работа называется «Русский роман».

Марина Токарева, «Новая газета»

Оригинальный адрес статьи

×
дорогой зритель!
Мы будем очень рады, если вы подпишетесь на наши новости. Обещаем радовать только интересными поводами и не утомлять назойливыми рассылками!
В качестве комплимента дарим промокод на скидку в 10% на первую покупку билетов на нашем сайте!
Ваше имя*:Ваш e-mail*: