Пусть все горит. Когда внутри просыпается что-то человеческое, всем становится страшно

Нас зажигает небо, как мы — факел, — светить другим; ведь если добродетель не излучать, то это все равно, что не иметь ее. (с)

Говорить о Шекспире всегда и легко, и трудно одновременно. Это как в студенческие годы — ты приходишь на экзамен и вытягиваешь «вопрос-убийцу», надеясь, что на священный трояк можно по обрывкам случайных знаний хоть что-то ответить, а вот на «пять» придется начинать свой тридцатичасовой монолог с осознанием тщетности бытия и смирения.

Так и здесь, Шекспир — слишком огромная величина, чтобы строить из себя эксперта и разбирать спектакль на смыслы, подсмыслы и атомы — никто из нас не Бартошевич, кроме самого Алексея Вадимовича. Поэтому говорить следует о режиссерском видении той или иной шекспировской пьесы. То, что хотел сказать автор, мы знаем, поняли и проходили, а вот что с этим смыслом сделал Саша Золотовицкий на сцене Театра им. В.Маяковского — тут нужно разбираться самим. И вот вводные.



У спектакля «Мера за меру» есть все, чтобы с самой первой секунды понравиться зрителю — минималистичность декораций, искусственно созданные цветовые рамки костюмов и самого пространства, умеренный гротеск образов персонажей. Всем этим уже давно никого не удивить, но эффект все равно завораживающий. От того, как одним элементом одежды персонаж снимает с себя ответственность и полномочия, перекладывая их на плечи другого, до того, как из привычной цветовой гаммы выбивается — осознанно, нагло и очень красноречиво — образ Лючио (Роман Фомин) и как используется и возводится в абсолют религиозная эстетика. Во всем этом есть какой-то магический эффект, погружение в атмосферу пьесы ровно настолько, чтобы хватало для того, чтобы чувствовать себя свидетелем истории, но в то же время не забывать, что это все игра по правилам.

В центре сюжета спектакля стоит не мысль, а прецедент — персонажи застигнуты врасплох судьбой и собственной природой, толкающей их на поступки, последствия которых сплетаются в один неразрешимый и полный противоречий узел, затягивающийся на шее каждого все туже.



Клавдио (Всеволод Макаров) — не первый оступившийся, но первый приговоренный — показательно, жестоко, справедливо по закону, но не по совести. Анджело (Евгений Матвеев), всегда холодный и расчетливый, проявляется как живой и не просто чувствующий, а ошарашенный этой своей давно забытой способностью, а от того оглушенный всем этим человек. Светлая и чистая Изабелла (Наталья Палагушкина), ставшая жертвой обстоятельств и собственной добродетели. Все они по воле судьбы и прихоти Герцога (Дмитрий Гарнов) оказываются заложниками — кто-то закона, кто-то страстей, а кто-то выбора.

Но, несмотря на то, что вся эта история целиком и полностью принадлежит даже не прошлому и не позапрошлому веку, а чему-то настолько нам контекстуально далекому, мотивы современности красной нитью идут через весь спектакль. Харассмент, уязвимое положение женщины в обществе и принуждение ее играть по правилам, установленным мужчинами, вынужденная жертвенность и газлайтинг — все пороки, вынесенные в современном мире на обсуждение общественностью, а тогда являющиеся мрачной нормой жизни, обличены в спектакле. И даже больше, они — движущая сила сюжета.



При этом постановка не лишена юмора. Растерянный и обескураженный собственными чувствами Анджело на несколько мгновений превращается из железного сапога, беспрекословно следующего букве закона, в обычного человека и оттого выглядит комично. Гротескный непросыхающий Пенистый (Никита Языков), чрезмерно исполнительный Локоть (Иван Ковалюнас), экзальтированная Марианна (Дарья Хорошилова) — все они дополняют и наполняют спектакль, напоминая, что какой бы страшной ни была трагедия, жизнь все еще до смешного абсурдна.

И все же «Мера за меру» — спектакль про чувства и страсть. Выжигающую изнутри и заставляющую гореть все вокруг — принципы, тело, жизни людей, разум. И это пламя появляется в самом начале и тихо тлеет, пока напряжение между героями не достигает своего пика, заставляя все вокруг взлететь на воздух. И в какой-то момент может показаться, что вот оно — пепелище, сквозь которое начинает прорастать хоть что-то человеческое, но именно тут происходит самое страшное.

И, вопреки законам жанра, ни на градус не отклоняясь от текста пьесы, все вокруг вдруг становится иначе. И теперь уже по-настоящему горит.

Оригинал статьи