Ты из Санкт-Петербурга и играл там в Театре Юношеского Творчества. А потом почему-то поступил в Москву, ещё и на режиссёрский. Почему?
Это только название — «режиссёрский», на самом деле курс был актёрско-режиссёрским. То есть режиссёры и актёры учатся вместе, по одной программе, с некоторыми отличиями, конечно, но в целом — всё вместе.
Почему Москва? Почему так получилось?
Когда я понял, чем хочу заниматься, а это было ещё в школе, то почему-то подумал, что обязательно уеду, если у меня получится. В принципе, в Петербурге меня тоже брали, но мне не хотелось, чтобы семья видела все эти переживания и мучения. Когда ты приходишь домой ночью, думаешь о том, как тебе сделать отрывок, и у тебя ничего не получается — они это видят и начинают волноваться. А так я просто позвонил и сказал, что всё хорошо. Ещё мне кажется, что в Москве всё серьёзней.
А родители были против твоего выбора?
Когда я сказал, что принял такое решение, меня просто спросили, понимаю ли я, на что иду, как это трудно. Я ответил, что да. Тогда мне сказали, что будут поддерживать. Не было никаких фраз вроде «ты ни за что не пойдешь в эту профессию». Мой выбор принял и поняли.
Как ты попал в театр Маяковского?
На 4-м курсе все начали переживать насчет того, что будет после выпуска. Пришла пора готовить отрывки, определяться с театром. А я всегда был таким ленивым человеком, что не хотел ничего решать. Сказал себе, что не хочу думать о чём-то наперёд. Весной, когда время придёт, вспомню отрывки, покажу, и всё будет нормально. Потом мы выпустили «Лакейскую», и на 4-м курсе меня взяли в театр. Об этом никому нельзя было говорить, только мастер был в курсе. Примерно с декабря я начал репетировать «Отцы и сыновья», потом сразу спектакль «В.O.Л.К.» перенесли в театр. Ну, а дальше — «Плоды просвещения», и теперь — «Последние».
В «Плодах просвещения» ты на одной сцене с Немоляевой и Костолевским. Как чувствуешь себя в этот момент?
Волнительно, конечно, но они помогают и подсказывают, и я за это благодарен им.
Можешь сравнить Кобелева и Карбаускиса? Я говорю о процессе работы.
Я не знаю, как тут можно сравнивать. У меня с ними разные «дистанции». С Никитой мы давно знакомы, с момента поступления, общаемся на «ты». Когда шли репетиции «Последних», мы с ним очень много разговаривали о пьесе, спорили. Он слышал меня, принимал мои предложения, это была совместная работа. Но тут многое определил материал. Думаю, что если бы мы с Миндаугасом делали Горького, то у нас были бы такие же обсуждения, споры, поиски. Верю, что такая работа у нас с ним еще будет.
О чём для тебя «Последние»? Какая линия для тебя главная? О себе, например, я могу сказать: посмотрев спектакль, я задумалась о своих отношениях с родителями, о том, должны ли мы отвечать за те поступки, которые они совершают в своей жизни.
Может быть, должны. Но чаще всего это не зависит от нас, оно как-то само происходит. У меня в этом спектакле появилась уникальная возможность. У моего персонажа есть сцены с мамой, от которых я получаю огромное удовольствие, потому что в них я говорю такие слова, которые не могу сказать своей маме. Я вообще по разным причинам не могу выйти с мамой на вот такую беседу — она будет переживать и т. д. Мама ещё не видела этот спектакль, кстати. Так что получается, что через эту роль я как будто могу что-то ей сказать.
Можно ли простить поступки своих родителей, не осуждая их, если чувствуешь себя другим?
Не знаю. Нужно время. Либо сделаешь, либо не сделаешь. Что люди есть, что их нету. Мы все пришли сюда в одиночку. Так что всё зависит от тебя самого.
Как думаешь, почему твой герой Пётр начинает пить? Что с ним не так?
Потому что он, наверное, не находит ответов на свои вопросы, не получает поддержки в семье. А если в семье нет... (задумывается) Нет, конечно, есть люди, которые сами всего добиваются, но это не про него. Мы много обсуждали, что его ждет потом. Основная версия — сопьется. Никита вообще хотел, чтобы в конце спектакля Пётр лежал в сугробе пьяный. Но я думал о том, что есть вариант, что он сможет дойти до крайности и не сломаться, остаться человеком. Думаю, что из всех детей у него, наверное, одного есть такой шанс. Хотя принято считать, что все они безнадежны.
Как ты готовишься к спектаклю, к выходу на сцену? Что делаешь непосредственно перед выходом?
Волнение есть каждый раз. Бывает, за пару часов до начала я хожу около театра и «проговариваю» весь спектакль. Перед выходом на сцену стараюсь не думать ни о чём, просто выхожу и уже там всё случается. Что-то внутри включается - такой непонятный механизм.
Если стоит выбор между своими принципами и благополучием — что стоит выбрать?
У меня в жизни было и так, и так. Сейчас я могу сказать, что способен поступиться какими-то принципами. Вопрос: что мы вообще называем «принципами»? Теперь для меня все стало относительно. Это раньше я был такой принципиальный. Молодость-юность.
Молодость-юность? Тебе же 23 года!..
Хочешь ли ты как-то повлиять на зрителя?
Конечно, я хочу что-то донести. Но стремления менять чью-то жизнь у меня точно нет. Не хочу нравоучения читать. Когда мы начинаем делать спектакль, то всегда разговариваем о том послании, которое он несёт. Ведь ты не сможешь всё досконально объяснить: до кого-то доносится, до кого-то — нет. Но если хоть с одним человеком в зале что-то произойдет, значит — всё не зря.
Что тебя в жизни вдохновляет? Что ты делаешь, когда тебе плохо?
Уезжаю в Питер. Встаю на набережной.
Я никогда не знаю, когда там окажусь. Просто внезапно уезжаю, стою и смотрю там на залив. Там просто неба чуть побольше. И воздуха. И люди любимые вокруг.
Есть что-то, что ты не терпишь в людях, в мире? Что тебя раздражает?
Меня вообще много что бесит, но мало кто об этом знает. Бесит, когда идешь по улице, пытаешься обогнать человека, а он начинает перестраиваться. Начинаешь обгонять с другой стороны — и он туда же. Понятно, что это случайно, но это бесит!
(Смеётся.)
Если серьёзно, есть одна давняя штука: когда человек обвиняет меня в том, чего я не делал.
А говорил, что можешь поступиться принципами. Вот же они, принципы!
Ну да. Но когда тебя обвиняют в том, чего ты не делал…
Часто театр делят на современный и классику. Как ты к этому относишься?
Я — за честность. Главное, чтобы было искренне. И это сразу видно, когда честно, даже если не знаешь пьесу. А можно напридумывать кучу всяких современных модных вещей. Можно и классику сделать неискренне. Можно навертеть всего и будет оправданно, и без всего — тоже будет оправданно. Так что главное — честность.
Поддерживаешь ли ты связь с мастером, Олегом Кудряшовым?
Да, советуюсь. Он мне очень помогает. У меня с мастером особые отношения, мало сказать, что я его сильно люблю. Есть мастер и еще два учителя, с которыми я советуюсь. Но Олег Львович особенно помогает, он говорит всегда честно, как есть. Порой мне достаточно просто увидеться с ним с утра, когда он идёт в ГИТИС.
Ты сыграл небольшую роль в фильме «Единичка», вышедшем в июне этого года. Хотел бы сниматься в кино дальше? А если встанет выбор между кино и театром?
Конечно, хочу сниматься в кино. Выбора не будет — я буду делать и то, и то.
Чего бы ты хотел от жизни? Что ты представляешь, когда закрываешь глаза?
У меня был период в жизни, когда я задавался вопросом, для чего всё вообще. Мы живем, чтобы что..? Как говорится — «и чё?» Вот проживёшь ты жизнь, и чё? Я думаю, что такие вопросы не решишь.
Чего мне хотелось бы... Пару лет назад у меня возникла такая мечта: сидеть в беседке летом, чтобы ветер шумел, деревья качались. Там где-то дети бегают, и я кричу им, чтобы они шли пить чай. Они бегут, садятся, мы пьём чай, лето!.. И жена чай разливает из самовара. И конюшня ещё... Приезжают друзья. И все хорошо.
Разговаривала Лиза Арановская, «Openmindedpeople»
Фотограф Нина Сизова.
