ЧЕТЫРЕ СУЩЕСТВА В БЕСПРЕДЕЛЬНОСТИ

«Цена» Артура Миллера – пьеса в нашей стране известная, но обращаются к ней сегодня не слишком часто. Может быть, потому что не видят острой современности, считая, что продажа оценщику родительской мебели и неизбитый конфликт двух братьев – отнюдь не важная для дня сегодняшнего тема?

Леонид Хейфец, поставивший спектакль на малой сцене Театра имени Маяковского, нашел в ней не только «наплывы времени», не только боль об утраченном навсегда, но вполне современную мысль о деньгах, которых хочется иметь все больше, а также горькую тоску по бездуховной, потускневшей жизни. Единственной «вещи», у которой нет цены.

…Над заставленной старой мебелью сценой, над зрительным залом висят стулья – множество стульев разного времени, разного назначения (художник Владимир Арефьев). Они подвешены, словно осязаемый след тех людей, которые когда-то жили или бывали в этом доме и которых уже нет. Пустые стулья, не нужные никому, – они как свидетели тех времен, когда дом был полон людьми, когда мать братьев Франц в вечернем платье играла на арфе, когда старик отец после смерти жены взвалил все заботы о себе на сына Виктора, пряча собственные деньги, и дом опустел, а стулья стали не нужны.

Виктор (очень сдержанная и точная работа Александра Андриенко) со своей женой Эстер (Татьяна Аугшкап, давно не появлявшаяся на сцене, играет просто виртуозно!) являются в этот забытый мир как пришельцы с другой планеты – той неведомой и хорошо известной планеты, где все измеряется деньгами, которых постоянно не хватает. Где люди погрязли в сером быте, ничем не напоминающем бытие; где остается только работать до изнеможения (как Виктор) или тихонько пить (как Эстер). И вдруг в этом потерянном мире появляется Грегори Соломон, человек, уже давно забытый всеми как оценщик мебели, имя которого Виктор случайно нашел в старом справочнике. Возбужденный тем, что он снова оказался кому-то нужным, Грегори Соломон тянет время, потому что ему необходимо в этой жизни лишь одно – человеческое общение. Ефим Байковский играет ювелирно: каждый его жест, взгляд осмысленны, глубоко прочувствованны – это не просто оценщик пришел к клиентам, это в потерянный мир вошло потерянное время.

Позже, когда неожиданно придет в родительскую квартиру брат Виктора Уолтер (Виктор Запорожский создает знакомый, но не перестающий удивлять тип человека благополучного, но мучимого не до конца внятными комплексами), именно благодаря Грегори Соломону обострится память о «невыясненности, которая длится 28 лет». Произойдет то, о чем Артур Миллер писал в «Наплывах времени»: «Воспоминания наслаиваются, как наплывы геологических пластов, – глубинные породы неожиданно поднимаются вверх, чтобы снова исчезнуть в толще».

Каждый по-своему одинокий и каждый по-своему несчастный, четыре героя сойдутся, словно у Достоевского, «в беспредельности», чтобы… так ничего и не понять. «Смотреть правде в лицо – слишком дорогое удовольствие», – считал Миллер, но расставаться со своими иллюзиями чрезвычайно сложно. Хотя в финале Виктор произнесет именно это слово: «Иллюзии», осознав внезапно, что в этом старом доме, предназначенном на слом, никогда не было любви.

Может быть, потому что всегда и всему была определенная цена? Цена отношений между детьми и родителями, между двумя сыновьями, между жизнью и ее видимостью… Как теперь, много лет спустя, определяется цена мебели и вещей, продающихся вместе, – потому что это продается потерянный мир. Целиком. Без разделений.

В очень печальном и необходимом нам сегодня спектакле Леонида Хейфеца задается много вопросов, не осмыслив которые еще труднее становится жить. И в душе каждого зрителя не может не отозваться смех – тот самый смех, который находит на одной из старых пластинок оставшийся в одиночестве старый Грегори Соломон. Он ставит пластинку, слушает и начинает хохотать вместе с ней: безудержно, до слез, и уже непонятно хохочет или рыдает этот восьмидесятидевятилетний старик, окруженный приметами ушедшего времени, где каждая вещь хранит в себе память. И отчего он так хохочет и рыдает? – Не оттого ли, что, понимая все уродство наступивших времен, принимает их такими, каковы они есть. В отличие от братьев Франц и Эстер, вынужденных жить по правилам действительности, не сопротивляясь ей, потому что это бессмысленно. Как делаем это и мы…