Дмитрий Крестьянкин: «Если подростку будет не интересно с тобой работать, он просто не придет»

В Театре имени Маяковского идет экспериментальная программа для школьников и студентов под названием «ПОДТЕКСТ: ЮНОСТЬ», открывшаяся спектаклем «Квадрат» режиссера Дмитрия Крестьянкина. Он – режиссер этой программы, в рамках которой каждый месяц происходит что-то интересное. Куратором программы выступила Мила Денева.

30 и 31 октября на Сцене на Сретенке пройдет лаборатория драматургов, в рамках которой подростки будут писать пьесы о том, что для них по-настоящему важно. Затем с их пьесами будут работать режиссеры и актеры, и в декабре зрители увидят их эскизы. Следующий этап программы, запланированный на ноябрь-декабрь, – спектакль Форум-театра, в котором актеры в сложный момент могут обратиться к зрительному залу и доиграть или сыграть спектакль заново по сценарию одного из зрителей. На апрель-май 2024 года запланирована подготовка перформансов с участием подростков старше 14 лет и актеров театра. Завершит программу «ПОДТЕКСТ: ЮНОСТЬ» спектакль Дмитрия Крестьянкина «2007: Альтернатива. Молодость. Любовь». Дмитрий Крестьянкин рассказал Ольге Романцовой об этой программе, о том, чем ему интересна работа с подростками, и о том, каким театром ему интереснее всего заниматься.

Недоросль: Дмитрий, как возникла идея программы: «ПОДТЕКСТ: ЮНОСТЬ»?

Крестьянкин: Изначально это идея Милы Деневой и Егора Перегудова. Мы все были знакомы, они посмотрели мой спектакль «Квадрат», я поставил в Театре Маяковского спектакль «Поиск продолжается», направленный на молодежную аудиторию. И возникла идея сделать молодежную программу на Сцене на Сретенке Театра Маяковского, чтобы там каждый месяц происходило что-то интересное.

Недоросль: В чем принципиальное отличие этой программы от того, что происходит в московских театрах?

Крестьянкин: Она в первую очередь предназначена для молодых людей и подростков, которым 14-17 лет, но главное – подростки у нас не объект, а субъект творчества театра и создатели того, что в результате появится на сцене. В нашей драматургической лаборатории будут писать пьесы подростки-школьники, и их тексты потом сыграют профессиональные артисты. В форум-театре режиссер с профессиональными артистами сделает спектакль на темы, предложенные подростками. В финальной части программы они будут участвовать в лаборатории перформанса.

Недоросль: Каким, на ваш взгляд, должен быть театр для подростков?

Крестьянкин: Отчасти мы занимаемся этой программой, чтобы они пришли и сказали, что им интересно, а что нет. Дело в том, что у подростков, как и у многих взрослых есть некая боязнь театра в принципе – они считают, что это нечто скучное и архаичное. И к сожалению, часто бывают правы. Я родом из Тулы и помню, как нас раз в год обязательно везли на автобусе в Москву и там что-то показывали. Помню, как привезли на оперу «Ундина». Тогда я был маленьким, устал и поэтому заснул. Мне кажется, здорово, когда театры пытаются наладить контакт с детьми и понять, что им, собственно, интересно, а не говорят: «Вот тебе «Три сестры» Чехова, смотри и пойми, что это великая русская классика». Но чтобы понять, какой театр интересен подросткам, с ними надо говорить и спрашивать об этом.

Недоросль: С чего начинается проект?

Крестьянкин: 30 и 31 октября на Сцене на Сретенке мы с драматургом Элиной Петровой, курирующей драматургическую лабораторию вместе со мной, проведём мастер-классы для ребят, которые будут писать пьесы. Встретимся, поговорим о драматургии, об актерской профессии. Еще будет несколько лекций о драматургии, и потом ребята начнут писать пьесы. Это отправная точка нашей работы. В ноябре мы смотрим, какие пьесы получились, потом с ними начинают работать режиссеры, и в декабре пройдут показы эскизов.

Недоросль: То есть подростков в рамках вашей драматургической лаборатории научат писать пьесы?

Крестьянкин: Нет. Мне кажется, трудность в том, что мы все время пытаемся их куда-то привести и чему-то научить. А важно, чтобы они написали то, что хотят, и услышать, что они скажут. Буду очень рад, если в драматургической лаборатории ребята напишут максимально неказистые и неправильные пьесы. Потому что каждая ошибка – это создание нового произведения искусства, которое не отрицает старого, но каким-то образом выходя из него, вступает с ним во взаимодействие. Мы можем только рассказать им о стилях разных драматургов, чтобы дать импульс для вдохновения, от которого родится то, что родится. И чем более неказистыми будут эти тексты, тем круче. А потом уже режиссеры вступят с этими пьесами во взаимодействие.

Интерес подобных проектов в том, что ты не знаешь, как это делать. Да и, на самом деле, когда начинаешь делать спектакль, ты не знаешь, как его сделать. Каждый спектакль делаешь заново и каждый раз в начале работы у тебя пауза оттого, что непонятно, как его делать. И сейчас мы идем в неизвестность, мне непонятно, что получится, и исходя из этой непонятности мы попробуем что-то сказать и сделать. Может быть, у нас ничего не получится. Но это не страшно, важна попытка.

Недоросль: Какие режиссеры будут готовить эти эскизы?

Крестьянкин: Театр не получал гранта на эту программу, а придумал ее и реализует своими средствами. Поэтому мы ограничены в финансах, во времени, пространстве и так далее. Ситуация пока не ясна, возможно, это будут режиссеры Театра Маяковского и друзья театра.

Недоросль: Чем вам интересна работа с подростками в проекте «Театральный дом» в Петербурге?

Крестьянкин: Проект «Театральный дом» – это работа с ребятами из детдомов и приютов и не только. Мне это нравится, работая там я чувствую свою необходимость. И там ты можешь делаешь вещи, которые тебе не дали бы сделать в профессиональном театре или ты сам бы не взялся. Например, я сделал с ними «Одиссею» и «Илиаду» по Гомеру. Потом мы ездили с этими спектаклями на разные фестивали, но смысл в том, что получились крутые события с художественной точки зрения, а не только с социальной, хотя изначально это социальная история. Я никогда бы не взялся ставить эпос, совершенно непонятно, как его ставить. А тут понятно, потому что в «Одиссее» Одиссей плывет домой и все ребята понимают, что они играют о попытке найти дом и при этом о приключениях. То есть разговоры с этими ребятами были ключом для спектакля: я бы никогда не сделал «Илиаду» и «Одиссею» без них. А еще, я хочу остаться в детстве подольше (наверное, у меня комплексы). И общение с подростками и школьниками даёт эту возможность. Ты как будто ощущаешь импульс времени. Это общение сбивает с тебя всякую труху, ржавчину, потому что даже если в профессиональном театре ты предлагаешь полную хрень, актеров распределили на роли (хотя возможен и актерский бунт), они будут тебя слушаться и спектакль выйдет. Если подростку будет не интересно с тобой работать, он просто не придет. Поэтому здесь высокая точка личной ответственности. Ты можешь прийти к ним со всеми «Золотыми масками» и призами любых фестивалей, но для них нет авторитетов и это очень круто. А третий момент в том, что у меня есть ощущение, что мое поколение упустило свой шанс: настоящее для него проиграно. Как мне кажется, оно пошло не туда, куда надо было бы. Сейчас как будто разворачивается некоторая борьба за будущее. И большой вектор всех людей и всех сил, которые есть, обращен в сторону подрастающего поколения. Хочется дать им разные инструменты и возможности, чтобы у них появился свой собственный взгляд и ощущение свободы.

Недоросль: Недавно посмотрела несколько ваших театральных постановок. Вам нравится спектакли в пустом пространстве?

Крестьянкин: Во-первых, мне нравится аскетизм и в театре, и в жизни. Я вообще сторонник идеи, что если мне нужно два слова для того, чтобы высказать что-то, важное для меня, я должен произнести только их. Не нужно сочинять четыре тома «Войны и мира». Хотя если я хочу провести человека каким-то долгим путем, наверное, мне будут нужны четыре тома. Короче говоря, форма должна быть подобрана в зависимости от задачи. И так как я много работаю в независимом театральном поле, где все ограничено еще и бюджетом, и возможностью хранения декораций, то изначально еще со студенческих старших курсов заточен под то, что нужно придумать спектакль из трех палок и картонки. Круто, когда удаётся это перевернуть в какую-то законченную художественную форму, как в «Квадрате».

Например, в Камерном театре Малыщицкого, где я поставил «Заводной апельсин», декорации хранить негде. И ты должен придумать спектакль в маленьком пространстве и помнить, что декорации потом некуда убирать. И ты не можешь придумать сложную выгородку, потому что театру ее негде хранить. Именно поэтому сочиняешь так, чтобы все уместилось. Понятно, что я люблю Брука с его пустым пространством и Гротовского с бедным театром. Но изначально это была вынужденная мера, потом превратившаяся в какую-то лаконичность и особенность моего режиссерского почерка, наверное. Это не значит, что, если мне дадут большую сцену, я не воспользуюсь ее возможностями, декорациями и бюджетом. Но я легко обхожусь без них.

У спектакля Театра Маяковского «Поиск продолжается» такая простая сценография потому, что мы его сделали изначально, чтобы возить по школам и играть там. Поэтому декорацию можно уместить в одну легковую машину, и в ней стулья, которые в каждой школе есть. Иногда, но не всегда это помогает какому-то прямому контакту со зрителем. Я не пытаюсь его очаровать костюмами или каким-нибудь особым освещением, а говорю: «Вот стул, я на нем сижу. Сейчас будет театр. Смотри». И он иногда получается.

Недоросль: Интересно, почему вы стали заниматься театром?

Крестьянкин: Я учился в театральном классе в лицее искусств и жил с ощущением, что театр всегда есть в моей жизни. Потом я какое-то время этим не занимался, думал, что стану историком, потом учился в строительном техникуме и вдруг ощутил, что мне не хватает этой игры – игры в театр. И пошел учиться в колледж культуры, потом поработал актером в разных театрах, потом поступил на режиссерский.

Недоросль: Ощущение, что актеры в ваших спектаклях «Квадрат» и «Поиск продолжается» существуют на сцене так, как будто ничего не играют, а рассказывают что-то или разговаривают со зрителями. Вы всегда этого добиваетесь?

Крестьянкин: Там, где это уместно. Мне кажется, что каждый материал требует своего понимания и подхода. Где-то, как в «Квадрате», важен прямой разговор со зрителем и такое ощущение, что актеры и есть эти парни, которые рассказывают о себе. Где-то, как в спектакле «Заводной апельсин» в Камерном театре Малыщицкого, все построено на том, что Саша Худяков, у которого роль Алекса, прямо играет, и есть моменты, где он говорит от себя. Это немножко такой Брехт: вот это герой, а сейчас я сам вам объясню, что происходит. Такие штуки я тоже люблю. У нас в «Плохом театре» есть спектакль «Магда» по пьесе Майкла Ардитти про последние дни фашистского рейха, где у актеров «настоящие» роли, даже с гримом. (Улыбается). Это очень страшная пьеса. Про то, как зарождается фашизм, и то, к чему он приводит.

Недоросль: Программу «ПОДТЕКСТ: ЮНОСТЬ» завершит ваш спектакль «2007: Альтернатива. Молодость. Любовь», вы специально выбрали именно год перед кризисом?

Крестьянкин: У меня появился запрос сделать какое-то осмысление того времени, в первую очередь для себя. Я в этот момент уже закончил школу, был как бы взрослым человеком, но в то же время еще как бы и не взрослым. Это было очень странное время. Перед кризисом, перед очередной войной. Плюс — это время расцвета субкультур – тогда появились эмо, готы, панки, и время максимального количества эмоций. Если сейчас все говорят про тактичность, аккуратность, толерантность, какую-то политкорректность, то тогда был максимум эмоций. У группы «Тараканы» была песня «Анестезия»: «Сделай мне больно, сделай смешно, сделай мне холодно, сделай тепло. Сделай так, чтобы я снова мог чувствовать что-нибудь…». И субкультура, и музыка были направлена на то, чтобы максимально раскачать обыденность бытия. Тогда в моде были музыкальные стили скримо, пост-хардкор, когда ты в песне не поешь, а кричишь. Мне кажется это время – последний выплеск дыхания свободы, и время безумной любви. И я попытаюсь реанимировать это в театре. Я когда-то играл в музыкальной группе и мне всегда не хватало в драматическом театре энергетики концерта, когда люди могут орать, петь, танцевать, безумствовать, устраивать слэм. В драмтеатре всегда немножко есть момент такой элитарности. Пришли сели, третий звонок, коньячок в антракте. Почему и появился «Плохой театр», потому что это атрибуты, которые мне в театре не близки. Для кого-то они может быть и важны, но для меня – не надо третьего звонка, пожалуйста. И отчасти этот запрос удалось решить в «Квадрате». Люди там кричат и танцуют. Мне хочется довести это до апогея. Если получится, это будет очень важный рок-концерт в моей жизни.

Оригинал статьи