Мавзолей для младшего брата: в Маяковке представили премьеру

В Театре Маяковского представили очередную премьеру сезона. Режиссер Анатолий Шульев, ученик Римаса Туминаса, поставил на Малой сцене спектакль «Я была в доме и ждала...» по пьесе французского драматурга Жана-Люка Лагарса.

Это имя у нас в стране практически неизвестно, впрочем, и на родине, во Франции, Лагарса сложно отнести к особо почитаемым классикам. Он умер в 1995 году от СПИДа, когда ему было 38 лет. Творческой судьбе автора не позавидуешь: современники считали его слишком заумным и даже просили бросить заниматься театром. Тогда он ставил свои пьесы сам, но об успехе речи не шло: в зал приходило человек десять, не больше. Но Лагарс был уверен в собственном таланте, надеясь обрести поклонников в будущем. В принципе, так и произошло, что подтверждает выбор Маяковки.

Пять женщин: мать, три сестры и «самая старшая». У них нет имен, нет возраста, нет страны, нет пространства и времени. Есть только ожидание: долгое, тягучее, душное, не имеющее конца и смысла. Когда-то в этом доме, куда не проникает солнце, случилась трагедия: отец после скандала выгнал сына. Он ушел и на протяжении долгих лет не давал о себе знать, растворился, исчез, будто не было, остался лишь в воспоминаниях. Отец давно умер, а женщины ждали, «потеряв все желания и даже желание иметь хоть зачатки желания». Чего? Вряд ли у них самих есть ответ на этот вопрос.



Драматург Лагарс, а вместе с ним и режиссер Анатолий Шульев мастерски рисуют эту экзистенциальную тоску: темно-бурые очертания комнаты, деревянная лестница, заканчивающаяся обрывом, под ней – железная кровать, на которой спит младшая из сестер, укутанная в балахонистый серый свитер с большим горлом – туда удобно прятаться от жуткой реальности. Слышен шум дождя, крыша протекает, с потолка падают крупные капли воды.

И вдруг событие: зритель узнает, что сын вернулся. Вернулся, чтобы умереть, но сейчас он у себя в комнате, спит, точно так же, как когда-то в детстве. Главного героя публика не увидит (единственное подтверждение его физического существования – дорожный рюкзак), однако это не помешает внутреннему зрению. Образ мужчины соткан из воспоминаний, слез, обид, разрушенных надежд и обманутых ожиданий сестер, матери и «старшей». У каждой – своя история, свои стенания, свой надрывный плач и в то же время свои осколки надежды что-то изменить. Так, «вторая» (ее играет Анна-Анастасия Романова) вспоминает дискотеку, куда она ходила с братом, и достает из чемодана красное платье, покрытое толстым слоем пыли. Маленькое, куцее, немодное, но по-прежнему ярко-красное, словно из другой жизни, где были любовь, страсть, танцы и огни дискотечного шара.

«Старшая» воскрешает в памяти мужчин, которых никогда не любила, а имела, как и они ее.

«Самая старшая» проецирует, что случится со всеми ними, когда вернувшегося из небытия мужчины не станет: «Приспособимся, можете сопротивляться, помнить о днях рождения, понемногу, ухаживая за могилой, мыть и перемывать в его комнате пол, ничего не касаться, ничего никогда с места не убирать, не выбрасывать, не отдавать, как музей, сельский ваш мавзолей, приспособимся, его забудем».



Одной из реперных точек спектакля становится монолог «самой младшей» – блестящая роль Натальи Палагушкиной. За жизнью в доме она всегда наблюдала со стороны, не становясь ее участником. О ней забывали, на ее мнение плевали, делали вид, что девочки вообще нет, маленькая еще. А она, сидя под лестницей на кровати, впитывала боль и ужас происходивших скандалов. Обиды накапливались, свитер превратился в ненадежное укрытие от бед, рана со временем стала настолько глубокой, что выросшая девочка выплеснула в лицо все, что думала и скрывала.

«Я была маленькой, со мной не считались, не опасались меня, забывали, меня все время забывают, но никогда не будет у меня других воспоминаний, я думаю, не придумываю, никогда не будет других воспоминаний кроме ярости криков и жестокости, о нет, и ненависти и страха преступления...» Тем не менее именно она говорит в развязке о своем праве на счастье и надеется прервать это бессмысленное ожидание, просто уйдя из дома.

Язык Лагарса поначалу кажется сложным для восприятия на слух, но очень быстро затягивает в свой лабиринт бесконечных повторений, где одна фраза вытекает из другой. Слова нанизываются друг на друга, как на пружину, чтобы в финале сдетонировать и взорваться. А взрыв, настоянный на смеси исповедей, слез, признаний и очищения, способен подарить надежду. Ведь крутящийся дискотечный шар и живая бабочка, появляющиеся в финале, тому подтверждение. Главное – перестать ждать и выйти из дома.

Интернет-портал «М24.ru»
Ссылка на источник:  http://www.m24.ru/articles/101216