На круги своя / "Таланты и поклонники", "Маяковский идет за сахаром" (Театр им. Вл. Маяковского)

Новый худрук «Маяковки» явил преданным поклонникам очищенные от шелухи безвременья таланты некогда блистательной труппы и разрешил Маяковскому пойти за сахаром. Забрезжила надежда, что многострадальному театру, веры в который до сих пор не утратил его зритель, удастся вернуться на орбиту осмысленного, целенаправленного творческого бытия.
Похоже, эту премьеру в Москве ждали, как никакую другую. Не успеха или провала как такового, а финальной коды в драме абсолютно шекспировского накала. Противостояние труппы и прежнего худрука - Сергея Арцибашева, завершившееся скандальным выдворением последнего из руководящего кресла. Назначение на сей расстрельный пост Миндаугаса Карбаускиса, режиссера, который до того никаких театральных структур не возглавлял и, более того, воспринимался профессиональным сообществом не иначе как «одинокий волк». Новый конфликт, на сей раз между новым худруком и новым директором, пришедшими в театр практически одновременно, разгоревшийся из-за категорического несовпадения взглядов этих двоих на разделение полномочий и обязанностей. Как в такой обстановке вообще можно было выпустить спектакль, уму непостижимо.
Карбаускис это сделал. Грамотно, вдумчиво и стратегически обоснованно. Он не мог не понимать, что его первый спектакль в новом качестве все заинтересованные лица будут рассматривать чуть ли не в лупу, хотя бы для того, чтобы получить ответ на отнюдь не праздный вопрос: стоит ли конечный результат усилий, затраченных на его достижение. Однако возьму на себя смелость предположить, что Карбаускис этой постановкой вовсе не собирался «ставить на кон» ни свою собственную судьбу, ни судьбы актеров, ни Театра им. Вл.Маяковского в целом. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что она, постановка, всего лишь эскиз, беглый набросок того, чему еще только предстоит состояться.
Цель его была не в том, чтобы поставить хороший спектакль. Гораздо важней для него было понять, по каким правилам ему придется дальше взаимодействовать с актерами вверенного ему театра. В не таких уж и многочисленных интервью, которые ему пришлось давать после назначения, он честно признавался, что готовых рецептов «подъема» театра у него нет и двигаться он на первых порах будет практически вслепую, потому что дороги пока не видно. Но если продвигаться осторожно, шаг за шагом, то непременно куда-то выйдешь. Нужно быть очень смелым человеком, чтобы позволить себе такое признание.
«Таланты и поклонники» А.Н.Островского были именно стратегическим выбором. Во-первых, потому, что в положении, в котором оказались и «Маяковка» и ее новый худрук, более чем своевременно попробовать внимательней вглядеться в столь, казалось бы, привычный мир театрального закулисья со всеми его интригами и страстями, блеском и нищетою. Проблема выбора, решение которой на театре (да и в большинстве житейских ситуаций) предполагает согласие на ту или иную меру компромисса, стоит и перед актерами, и перед режиссером. Подготовиться к принятию нелегких решений, «проиграв» их на сцене, - чем не ход. Пока никаких «зачисток» Карбаускис не проводил, но это не означает, что их не будет и далее. И вероятность добровольных уходов исключать нельзя - несовпадение групп крови для театра явление фатальное, самое время задуматься о том, что должен и чего не должен делать человек ради реализации заложенных в него талантов и чаяний. И какой в конечном итоге будет репертуарная политика, определяющая лицо театра, тоже пока вряд ли кто-то рискнет предсказывать.
Во-вторых, Островский дает возможность медленного, подробного, психологически точного проживания судеб персонажей, а именно это для Карбаускиса дороже всего (в этом отношении его новая работа наследует дух «Будденброков», поставленных не так давно в РАМТе, тоже, кстати, спектакле о приемлемости и оправданности компромисса). Сергей Женовач весьма основательно укоренил в своем ученике верность традициям русского психологического театра, и отрекаться от них Карбаускис, судя по всему, не намерен. К тексту великого драматурга он отнесся исключительно бережно, а все отсылки во времена, к которым принадлежим мы с вами, обозначил интонациями актерских голосов, гибкими нитями музыкальной партитуры Гедрюса Пускинигиса и почти вневременными силуэтами костюмов Натальи Войновой.
И, наконец, в-третьих, в этой пьесе заложен огромный потенциал ансамблевого, по-настоящему актерского спектакля. Таким он и получился. Вернее не получился, а был сделан. Думается, что Карбаускис сознательно отказался от каких бы то ни было концептуальных режиссерских поисков и просто устроил фейерверк из ярких актерских индивидуальностей. Одни «ракеты» вспыхивали ярче, другие сдержанней. Игорь Костолевский (князь Дулебов) более напоминал себя прежнего, «докарбаускисовского», Михаил Филиппов (Великатов) - менее, а Светлану Немоляеву в роли Домны Пантелеевны и вовсе не узнать: такими живыми красками переливалась ее работа, «кружевная» и озорная одновременно. Но в случае с «Талантами и поклонниками» не так важны какие-то фактические/фактурные изменения, происходящие в актерах, а сам процесс поиска взаимопонимания, если хотите, взаимовчувствования, который медленно, наощупь ведут режиссер и труппа. И неспешность, постепенность этих перемен, полагаю, гораздо эффективнее любых «революционных» преобразований.
Однако это не означает, что Карбаускис создает для актеров атмосферу максимального благоприятствования, когда можно расслабиться, нежась в лучах собственной славы. Островского традиционно играют в многоцветьи купецкой забытовленности. Почерку Карбаускиса забытовленность совершенно чужда. Как всегда, быт у него только намечен, буквально вкраплен. Точечно, тонко (взять хоть дымящийся самовар на крышке рояля), лишь в тех местах, где без его легких штрихов режиссерские замыслы остаются непроявленными. Как и в «Будденброках», актеры остаются на сцене (в одиночестве ли, в партнерстве) в безжалостной неприкрытости, неспрятанности ни от внимательных зрительских глаз, ни от неласкового взора действительности, с которой явно или неявно резонирует спектакль.
Это сложно. Чрезвычайно сложно. Возможно, именно поэтому после антракта спектакль постепенно теряет упругий ритм. Но это как раз дело поправимое, а потому не умаляющее удивленного восхищения тем, как последний «эпизод» жизни Театра им. Вл.Маяковского отразился в сценографии Сергея Бархина. Метафора прочитывается буквально: ржавчина разъедает прочное на вид железо, из которого воздвигнуто странное сооружение, могущее быть и театром, и каморкой, и вокзалом, но ржавчина эта может засиять и старинной основательной бронзой, и веселым, легкомысленным золотом. Критической же точкой пересечения реальностей становится финальный монолог Мелузова (Даниил Спиваковский): его наивная надрывность может показаться, да по большому счету и кажется смешной и неуместной в нынешних реалиях, но не этот ли наив останавливает неумолимое падение, казалось бы, обреченной конструкции. Что нужно/можно дорабатывать в этой сцене самому артисту - вопрос второго плана.
А вот приглашение Ирины Пеговой на роль Негиной на второй план никак не перенесешь. Не думаю, что Карбаускис пошел на это только потому, что не смог обойтись без любимой своей актрисы: в РАМТе ведь она ему не понадобилась. Скорее, этот шаг продиктован тем, что по замыслу ему требовалась очень русская по фактуре актриса, ломающая привычный канон, в котором обычно играют эту роль. На примадонну театральных подмостков Сашенька-Пегова совершенно не похожа, и это, кажется, рассчитанный диссонанс: режиссер настаивает на том, что русский театр может и должен идти своим путем, не особо коррелируя траекторию с европейским или мировым мейнстримом. Не исключено, что это еще и своего рода предупреждение на будущее: если в труппе не найдется исполнителя, полностью отвечающего замыслу режиссера, он готов пригласить его со стороны. Театр для него, безусловно, дом, но не запертый наглухо, а открытый гостям.
Тут самое время сказать два слова о действе, которое идет на малой сцене: пьесу Саши Денисовой с несколько эпатажным названием «Маяковский идет за сахаром» этюдно-студенческим методом поставил режиссер Алексей Кузмин-Тарасов. Цель благая: вернуть Маяковскому человеческий облик. О том, сколькими слоями бронзы укатаны знаковые фигуры отечественной культуры (а равно и всех прочих сфер от науки до политики, от предпринимательства до военного дела), можно говорить долго и страстно. Только зачем - и так все ясно. Молодые артисты, с подачи драматурга и режиссера, с упоением декларируют: ничто человеческое поэту не было чуждо - и за барышнями ухаживал, и хулиганил, и окружающих эпатировал, ну, совсем как мы. С посылом трудно не согласиться, с воплощением согласиться невозможно. Ну, почти... Но важнее другое: театр открыт для экспериментов с неопределенным результатом.
И напоследок абзац, ради которого собственно и затевался весь этот разговор. Миндаугас Карбаускис рискнул проверить себя на наличие качества, в большинстве его коллег отсутствующего напрочь, - на умение нести ответственность не только за себя, за один, отдельно взятый успех/провал, а за жизни многих людей, вплетенных в жизнь театра со своей историей, традициями, сбывшимися и несбывшимися надеждами, горестями и радостями. Но так получилось, что этот поступок конкретного человека может повлиять, и весьма существенным образом, на судьбу отечественного театра. Смена эпох уже произошла, и она необратима. А вот смена капитанов, способных обеспечить остойчивость (способность корабля возвращаться в равновесное положение после крутой волны в шторм - уж простите великодушно за морской термин!) огромных и, увы, не слишком маневренных репертуарных кораблей-театров, за нею не воспоследовала. Они то и дело сбиваются с курса, налетая на скалы и мели и с трудом удерживаясь на плаву. Если получится у Карбаускиса, которому только 39, есть надежда, что по его примеру к штурвалам встанут те, кому по силам справиться с бурей, разбивающей в щепы наше национальное достояние.

Виктория Пешкова, Страстной бульвар, 10.  № 7-147/2012