Один из самых интересных и многообещающих молодых режиссеров в России сегодня – Филипп Гуревич. Он лет десять мечтал поставить “Войцека” Георга Бюхнера, неоконченную пьесу об убийстве из ревности, которая получила мировую известность столетие спустя после написания. Спектакль Гуревича вышел в камерном пространстве Сцены на Сретенке Театра имени Вл.Маяковского.
Зрители рассажены в каре по периметру черного пола, бугристого, словно вскипевшая и застывшая лава. Задник – черная стена, на ней по трафарету выведена белым надпись “Неси свой крест” на немецком. Стена тоже неровная, и грубые пласты штукатурки по ходу спектакля от нее отвалятся, обнаружив светящийся кусок контурной карты некой страны. Когда свет поменяется, проступит абрис Богоматери с младенцем. Мария – имя героини, которая ходит с ребенком, точнее, спеленутой куклой, прикрученной к ее руке в каноническом положении. Иногда она отстраняется и взглядывает на сверток с недоумением, точно с трудом припоминая, что это. Валерия Куликова в этой роли – тонкая, строгая, в шелковой сорочке на тонких лямках, с кроваво-алым ртом. В монохромной палитре спектакля ее рот горит единственным ярким пятном, оно притягивает внимание всех мужчин, и убийство ее воплощает страшный образ любви до смерти: Войцек поцелуями разносит кровавую краску с ее губ по всему телу.
Тут не то чтобы выстраивалась какая-то логичная история с причинами и следствиями. Не затравил никто бедного цирюльника Войцека, не сошел он с ума – во всяком случае, не более, чем окружающие. Это ситуация постапокалипсиса, тотального абсурда, где вопросы задаются в никуда и повисают в воздухе. На спекшейся в черную корку земле, засыпаемой белым снегом, люди мерзнут, но твердят о жаре. Войны вроде бы нет, но вокруг сплошные военные: зверюга-капитан – Дмитрий Гарнов, доктор с ласковым безумием в глазах – Роман Фомин, тамбурмажор в сером френче, с черным лакированным пробором и белым лицом – Владимир Гуськов. Ощущение угрозы и опасности, беспричинное и настойчивое. Вроде бы царит веселье, в одной из сцен даже показан деревенский праздник, но ни тени улыбки не мелькает ни на одном лице, только отрывистые фразы, пустые глаза, звякающие, как выстрелы, удары о землю серебристых бокалов – их механистически опустошают и бросают за спину. Общаться тут некому и не с кем, хотя все пытаются, но никто никого не слышит.
Квинтэссенция абсурда – персонажи, четко и гротескно сыгранные Юлией Марычевой, разного пола и возраста, от безымянной лощеной распорядительницы до придурковатого мальчишки. Они кажутся ирреальными, возможно, это видения Войцека или голоса в его голове. Он безостановочно и с трудом говорит, не слушая ответов и почти не реагируя, как будто что-то объясняет и спрашивает, доказывает и жалуется. Но с кем бы он ни вел диалог, его речи адресованы куда-то вовне. Это жалоба Иова, взыскующего ответа свыше о причине и мере своих страданий, но ответа нет, как нет и меры страданию.
Илья Никулин играет обычного парня, трудягу с простодушным лицом и растерянностью от силы той боли, которую в нем вызывает жизнь. Он слышит неведомо чью команду: “Беги, Войцек!” и раз за разом бездумно подчиняется ей, пускаясь по кругу сцены, ни за чем, никуда. Мысль о конце как избавлении навязчиво вертится у него в голове, тем неотвязней, чем лучше погода. Смерть его возлюбленной Марии – по сути, самоубийство, Войцек убивает собственную душу. Судить или наказывать ее он не может, на пороге преступления плачет, как младенец, в поиске утешения жмется к Марии, кричит ей в живот, а потом смертельно и жадно целует, пачкаясь в крови. То, что после расправы Войцека споро раздевают, ставят к стенке и черной краской закрашивают в один с ней цвет, вмуровывают в стену, оказывается лишь поступательным движением механизма уничтожения, который он запустил своей рукой.
Любовь же Марии и Тамбурмажора – именно любовь, такая медленная и постепенная завороженность друг другом, когда сначала долго смотрят вслед, а потом в глаза друг другу, и не прикоснуться после этого нельзя. Он очарован ею, а она им, и никакого преступления в этом нет, есть несправедливость жизни, в которой всегда кому-то больно.
Спектакль выстроен как сухое и четкое стихотворение, из которого отжата лишняя влага, чтобы очевиднее стал неизбывный трагизм бытия – как будто под взглядом извне, возможно, тем самым, с витража на стене. Здесь скрытые чувства и мысли людей предъявлены на поверхности: странные, дикие, исполненные то жестокости, то вожделения. “Войцек” Филиппа Гуревича поэтичен и безнадежен разом, как смертельный диагноз в сонетной форме.
После истории вечных троих, где на сей раз Пьеро убил Коломбину, на земле остается лежать сверток – младенец, до которого никому не было дела. И звучит сказка про сироту, который ходил на небо и вернулся на землю, пустую, как перевернутый горшок. Не для того ли, чтобы начать все сначала и вновь погибнуть.
Читать первоисточник
