Пресса
25 Июня 2015

«ПОСЛЕДНИЕ, или Трагедия одной семьи»

Имя Горького привыкли связывать с определением «социалистический реализм», поэтому, увидев на афише инсценировку его пьесы, многие зрители теряются и пытаются понять, в силе ли будут вынести готовящееся для них блюдо из монументальной литературы и наверняка непростого сценического языка. Однако спектакль молодого режиссера Никиты Кобелева доступен для понимания практически любому зрителю. Несмотря на мощный контекст и подтекст, а также отсутствие адаптации и осовременивания, пьеса Горького изложена очень просто и понятно. Можно даже сказать кощунственное «увлекательно». В отличие от, на мой взгляд, во многом экспериментального спектакля «Враг народа» по Ибсену и эпического «Бердичева» по произведению Фридриха Горенштейна, которые Кобелев ставил ранее, «Последние» по Горькому получились очень крепкой работой не мальчика, но мужа. Это несколько новый режиссерский язык, схожий с тем, что был изобретен Никитой ранее, но более лаконичный и – от того – более хлесткий. Здесь нет лишнего, витиеватости и необоснованных мизансцен. Даже сценография, решенная художником-постановщиком Михаилом Краменко, более чем нейтральна, а костюмы (Натальи Войновой) – некая эклектика времен: того, Горьковского, и нынешнего, современного. Да и тема… «Поколенческий» вопрос, конфликт, старый как мир, но актуальный всегда. Кто «отцы», и за что они виноваты? Кто возьмет бразды правления в свои руки? С какими нерешенными вопросами останутся «дети», когда не станет старшего поколения? И как жить, если не научили, не готовили к борьбе и выживанию любыми способами?

«Трагический балаган», как емко и точно жанрово охарактеризовал свою постановку режиссер Кобелев, демонстрируется зрителю изнутри. Герои, живущие будто в картонном доме-мышеловке, показаны как на ладони – изучай, вглядывайся, зритель! Недаром ведь второй сезон подряд кредо театра – исследование человеческой природы, которое проводят режиссеры Маяковки, «вооружившись разной оптикой». Вооружившись, вступая на путь войны с фальшью, морально-нравственным и культурным разложением. Сегодня под театральным микроскопом оказались семейные ценности, история рода, вернее, его упадка, загнивания. Как в «Будденброках» Томаса Манна (которые, кстати, поставил в свое время в РАМТе Миндаугас Карбаускис), как в «Господах Головлевых» Салтыкова-Щедрина, как в «Братьях Карамазовых» Достоевского, как в «Вассе Железновой» того же Горького и многих других произведениях мировой литературы и, впоследствии, театра. Несказанно ценно то, что, по возрасту принадлежащий к младшему поколению, режиссер, поднимает глубинные вопросы, которые необходимо решать не только «детям», но и «отцам». Вопросы, на которые нельзя не ответить, пусть даже справедливым обездвиживающим молчанием или хохотом, больше похожим на плач. Семейная драма в двух актах и четырех действиях, озаглавленных по именам центровых героев (не считая обобщенного, первого – «Семья»), начинается с мысли о смерти и заканчивается, будто закольцовывается, смертью самого положительного из героев – дяди Якова в трогательном исполнении Юрия Соколова. Смерть для него – освобождение от земных тягот и страданий. Это – экзистенциальное прочтение Горького сквозь призму философии датского мыслителя-писателя Сёрена Кьеркегора. Совсем иное, чем во всех предыдущих постановках пьесы «Последние», где на передний план выдвигалось скорее старшее поколение, чем дети, молодые Коломийцевы. Именно с помощью Кьеркегора режиссер Кобелев попытался трактовать образы в своем спектакле, найти отгадки, потому и взял за внутренний эпиграф его цитату: «Кто несчастнейший – тот счастливейший, а кто счастливейший – тот несчастнейший, и что такое жизнь, как не безумие, и что такое вера, как не глупость, что такое надежда, как не отсрочка от казни, и что такое любовь, как не уксус, пролитый в рану». В центре спектакля – трагедия: семья бывшего полицейского Ивана Коломийцева (Анатолий Лобоцкий) живет в состоянии постоянного экзистенциального кризиса. Все разлагается изнутри, и дети, которые берут пример со своих родителей, растеряны и распущены. Их пятеро, абсолютно разных и таких похожих в своей обреченности перед лицом Судьбы или суда Божьего. Старшие дети – Надежда (Полина Лазарева) и Александр (Владимир Гуськов) – пара приспособленцев, порочных, аморальных, жадных, для которых все легко, если знать, на какие рычаги давления нажать. Это – хищники, в которых животное, низменное, постоянно прорывается наружу. По иронии судьбы эти старшие дети, насквозь прогнившие, и являются «любимцами» отца, его ошибочной надеждой или…его гиперболизированным зеркалом? Старшая дочь – роскошная Надежда в исполнении Полины Лазаревой – заманчивая, дьявольски обольстительная женщина-погибель. Она привыкла командовать всеми мужчинами как дома, так и вне него, брать от жизни все, подчиняясь только своим желаниям. Ее брат Александр, к которому она испытывает необъяснимую (физическую!) тягу, пошлый и жалкий дебошир-гуляка, искаженное подобие своего отца. Александр в исполнении Владимира Гуськова хорош – он играет наотмашь, хлестко и яркими актерскими красками. В его Александре много прыти, да мало толка.

Младшие в семье – Вера (Вера Панфилова) и Петр (Алексей Сергеев) – жертвы, не готовые принять удары судьбы, хрупкие, словно куклы, которые легко сломать. Нет в них «коломийцевского» стержня, этой порочной, но спасающей гнильцы – хватка не та. Они – последние, но не любимые. Нет в Петре, пребывающем в сомнамбулическом состоянии, ничего такого, за что его мог хотя бы уважать Иван Коломийцев. Да и в импульсивной Вере, слепо любящей отца, нет осознанной силы, нет манка, даже женского. «Последние» беззащитны – потому и обречены на поражение. Обособленно стоит средняя дочь, Люба, жалкая, калечная, злая Люба-Любовь, в которой знания и понимания больше, чем в ком-либо. Юлия Соломатина в этом образе восхитительна и неожиданно правдива, ее пластическая игра, мимика жесты – все это достойно высших похвал. Есть в ее героине внутренняя правда и сила без жеманности и переборов – точное попадание в роль, чистая интонация. Нельзя не отметить и Няню в исполнении Людмилы Иваниловой. Она – полусумасшедшая душа дома, знающая и помнящая все. Не просто наблюдатель, но и полноправный участник действия. Подобно домовому она носится по гостиной, надраивая полы. Включается в конфликты, негодует. А в конце и вовсе становится транслятором, прикладывая ухо к сердцу каждой из ее воспитанниц-Коломийцевых. И ее смех, жуткий обличающий смех – последнее, что услышит в этом «трагическом балагане» зритель.

Что касается родителей-Коломийцевых, то они – колоритная пара. Мать Софья в исполнении Галины Беляевой – несчастная женщина, то ли по глупости, то ли из жалости прожившая с деспотом-мужем 28 лет. Как будто издеваясь, автор не наделяет Софью мудростью – перед нами жалкая, абсолютно потерявшая какие-либо ориентиры женщина, боящаяся сказать лишнее слово. А вот сам «деспот» в исполнении талантливого Анатолия Лобоцкого – мужчина хоть и эгоистичный и безапелляционный, но не потерявший еще что-то душевное, живое. Ему невольно – вопреки! – сострадаешь, потому что он и сам мучается. Так кто же он – «деспот»? Вряд ли… Иван Коломийцев – всего лишь жалкий отец пятерых (четверых, как выясняется ближе к финалу) детей, обреченных на поражение перед лицом жизни. Он и сам не видит выхода, да и есть ли он из дома Коломийцевых? Одно кружение, постоянное кружение-топтание на месте. Стирание-перестирывание грязного белья – семейных бытовых проблем. И, единственная панацея, как спасение – забвение.

Екатерина Писарева, журнал «Театральный мир», № 6-7

Оригинальный адрес статьи


×
дорогой зритель!
Мы будем очень рады, если вы подпишетесь на наши новости. Обещаем радовать только интересными поводами и не утомлять назойливыми рассылками!
В качестве комплимента дарим промокод на скидку в 10% на первую покупку билетов на нашем сайте!

@PromocodzapodpiscyBot