Пресса
25 Января 2012

На очной ставке с деньгами, бедностью и соблазном

В Театре Маяковского — «Таланты и поклонники» Карбаускиса

Бунты и мятежи редко меняют жизнь к лучшему: в России это достаточно хорошо известно. Но бунт Театра Маяковского явно стал исключением из правил.
Острый конфликт труппы с прежним худруком — Сергеем Арцыбашевым, назначение Миндаугаса Карбаускиса новым художественным руководителем в мае 2011-го, новый конфликт в театре и недавняя замена директора обсуждались широко. Теперь, наверное, забудутся: говорить будут о спектакле.
«Таланты и поклонники», первая работа режиссера с новой для него труппой, — убедительная художественная победа. И это удивительно «актерский» спектакль!

Сценография Сергея Бархина лаконична: единая конструкция обшита листами ржавого железа. Но в игре света железо кажется золотистым старым деревом, лаковым изгибом колоссального контрабаса. На корпусе его есть и традиционные прорези: странные черные эфы, кубистические силуэты улетающих женщин — точно души «первых актрис» оставили следы на стенах театра, прожгли насквозь эти стены.

Александру Негину играет Ирина Пегова, одна из главных актрис Карбаускиса. Она здесь единственное «приглашенное лицо» из другой труппы. Прочие персонажи очень «ансамблевой» и очень зависимой от ансамбля пьесы — артисты Театра Маяковского.

Матушка юной актрисы — Светлана Немоляева. Лощеный князь Дулебов — Игорь Костолевский. Рассудительный миллионщик Великатов — Михаил Филиппов. Бывший антрепренер Нароков, разоренный честным ведением дела, седой закулисный Дон Кихот, — Ефим Байковский. Трагик Громилов, рыкающий лев губернской Мельпомены, — Расми Джабраилов. Петр Егорыч, университетский кандидат без места, жених Негиной, — Даниил Спиваковский. Актриса Смельская, знающая жизнь много лучше Негиной, — Анна Ардова.

Рассудительнейший замоскворецкий мужчина, Александр Николаевич Островский, рассказывает старую историю, которую знал-понимал много лучше прочих классиков. Историю о русском человеке — на очной ставке с деньгами, бедностью и соблазном.

На ставке с худым самоваром и должишками, четырнадцатью рублями в кассе — и надобностью завесть знакомства, связкой старых книг — и лошадьми, летящими мимо.

Короче: история о порядочном русском человеке на очной ставке с реальностью.

Пресс-релиз премьеры уведомляет: «Спустя почти 10 лет после постановки «Лицедея» Т. Бернхарда… Карбаускис возвращается к попытке разобраться в законах актерской природы, к исследованию механизмов театрального мира». Ну несомненно! Но вторая внутренняя тема спектакля звучит в нем еще сильнее. Именно она делает сюжет 1882 года живым. Честь и здравый смысл, гордость и азы выживания, сила самостояния и обаяние капитала — темы «Талантов и поклонников» Карбаускиса.

Если вдуматься, режиссер Карбаускис и актриса Пегова уже в третий раз ставят перед залом и перед собой тот же вопрос. О человеке с принципами, попавшем в капкан реальности. Медленно погибала в бараке Москва Честнова, грозный ангел 1930-х, в их «Рассказе о счастливой Москве». Обреченно вела счета, отбирала графинчик у Астрова и Войницкого чеховская Соня — тихий рабочий ангел двух затоптанных жизнью идеалистов.

А актриса Негина в «Талантах и поклонниках» — колеблется. И делает другой выбор.

Тут замечательны дуэты матери и дочери в спектакле! Светлана Немоляева — белокурая прима, Бланш Дюбуа, королева Елизавета и Сара Бернар легендарной «Маяковки» эпохи А.А. Гончарова — в спектакле Карбаускиса оборачивается лицом из толпы. Лицом из трамвая, из регистратуры поликлиники. И в этом образе — Немоляева снова побеждает.

Рассудительно-ехидная, вздорная, радая до смерти подарку миллионщика Великатова, шали с кистями, в зеленых розах, похожих на пожухшие кочаны, ее Домна Пантелеевна, маменька актрисы, — добра по природе. И не бессовестна. Просто знает точно: нежности нашей бедности не по доходишкам. И сама отшатывается от соблазну, бормочет: «Да меня бог и люди…». И — в конце-то концов — оставляет Сашу наедине. Решать самой.

Ночной разговор матери с дочкой в бедной квартирке, на фибровых чемоданишках: идти ль под венец с Петей, учителем без места, — или уехать с миллионщиком, жить во грехе, получить ангажемент в театре, «который совершенно зависит» от Великатова, — он абсолютно сегодняшний. Пол-России решало и решает этот вопрос ночью на кухнях.

…На сцене все время вращается поворотный круг: символ театра, да. Но и символ среднерусского времени, всё приходящего в одну и ту ж точку, к тому же выбору. Персонажи в спектакле Карбаускиса умно осовременены — а текст абсолютно сохранен.

И долговязый праведник Петя (Даниил Спиваковский) в дешевых джинсах, рубахе хаки и черной лыжной шапке — мог бы стоять в цепи «Архнадзора» перед бульдозером.

И сбивчивые объяснения его бывшей ученицы, беглой невесты, — как не из 1882 года.

Ирина Пегова давно не играла комических ролей (хотя начинала с них: была, например, отличной Бабушкой в «Белых ночах» «Мастерской Петра Фоменко»). Но ее Негина, туго увязанная в дорогу белым платочком, в последний раз надевшая ситцевое платьишко, готовая сама привычно подхватить чемодан, — впитывает опыт давних ролей.

Она ужасно смешна, когда бормочет, объясняя бегство от принципов и от нищеты под просвещенное покровительство Великатова: «Все, что ты говорил, правда, все это правда; а нельзя… уж так заведено, уж ведь… что ж… вдруг я одна… это даже смешно. …Что ж мне быть укором для других? Вы, мол, вот какие, а вот какая… честная!»

И — с уникальным в наших широтах здравомыслием Островского — завершает вскриком:

«Только послушай, Петя. Если ты будешь нуждаться, напиши!»

Зал, надо сказать, в этой сцене тихо исходит хохотом. Над кем смеемся — понятно.

Спектакли Карбаускиса были тонки всегда — начиная со «Старосветских помещиков» (2001). Но его первый спектакль по Островскому… он еще и зрелый. Внутренней, душевной зрелостью. И, видимо, именно поэтому — наименее безутешный из всех.

Земную, прагматическую правоту выбора Саши Негиной подчеркнет трагическая фигурка ее театрального утешителя, ее седого и тайного поклонника Нарокова, — безымянного солдата, потерявшего состояние и жизнь на службе театру. (Когда Ефим Байковский в финале читает уезжающей Негиной нелепую оду Нарокова — сердце щемит всерьез. Сцена стоит горькой и нежной сноски здравомыслящего прагматика Островского к этой оде: «Подлинные стихи одного неизвестного артиста сороковых годов».)

Земную правоту Саши Негиной подчеркнет собой и бывший жених Петя — упрямый, зажатый, готовый на безнадежный бой с миром «беспечального пребывания, беззаботного времяпровождения… шампанского, букетов, дорогих подарков».

…Но ведь Петя не сломлен. И его путь — «бедняк на трудовые деньги выучился трудиться» — не безнадежен. В «Талантах и поклонниках» Карбаускиса Петя, держа на плечах тяжелую и ржавую конструкцию «стен» то ли театра, то ли вокзала, то ли мира, — говорит с губернской камарильей «людей от мира сего». Он решительно не смешон. И становится в этом финальном монологе чуть ли не главным героем:

«У нас с вами и так дуэль, постоянный поединок, непрерывная борьба. Я просвещаю, а вы развращаете. …Я же свое дело буду делать до конца. А если я перестану учить… вот тогда покупайте мне пистолет, спасибо скажу».

И Пете тут же приносят старый бутафорский пистоль: похоже, из реквизита к Шиллеру.

Но это комическое заземление, эти «кавычки от театра» (иначе было бы и неприлично по нашим временам) — лишь подчеркивают серьезность сказанного.

…Рояль, заваленный бедным дорожным скарбом, превращается в паровоз. Шумит мятый самоварчик, свистит, испускает пахучий дым: на конфорку подсыпают ладан.

Тут много смыслов. Конечно, театр — храм. Но, наверное, дело и в том, что в дыму Отечества этот запах, память об Абсолюте, — не совсем утерян. И всё еще слышен.

Елена Дьякова, Новая газета, 24 января 2012 года


×
дорогой зритель!
Мы будем очень рады, если вы подпишетесь на наши новости. Обещаем радовать только интересными поводами и не утомлять назойливыми рассылками!
В качестве комплимента дарим промокод на скидку в 10% на первую покупку билетов на нашем сайте!
Ваше имя*:Ваш e-mail*: