Божественная комедия по законам математики

Не утихли ещё споры о предыдущей премьере, а Театр имени В. Маяковского уже приготовил новую – комедию «На чемоданах» Ханоха Левина, известного режиссера, которого по праву называют «зеркалом израильской жизни». Однако создатели спектакля: режиссер Александр Коручеков, художники Наталья Войнова и Сергей Скорнецкий, композитор Дмитрий Катханов, – умело направили это зеркало в сторону российского зрителя, намеренно избегая национального еврейского колорита в костюмах, декорациях, музыке и речи персонажей. И если поначалу имена героев вызывают невольное ожидание этаких «еврейских» штучек, то по ходу пьесы об этом забывается напрочь.

Спектакль – о людях, о жизни земной как пути к жизни вечной. Никто не знает, сколько этот путь продлится, пройдёт ли его каждый до конца или добровольно сойдёт с дистанции. Да и багаж у каждого «путника» разный: от старомодных и скромных – до современных, на колёсах, чемоданов, в которые вряд ли поместится груз душевных страданий. Кто-то и вовсе с пустыми руками, но обременён грузом не менее тяжким – физиологическим – и вынужден тащить в себе то, от чего здоровый организм избавляется. Все страдают: кто от потери близких, кто от запора, кто от увечья и болезни, кто от сексуальных желаний... И грешат не меньше, и о счастье мечтают – в общем всё, как у людей. Абсурдная реальность человеческой жизни, короткой и нелепой, тем не менее, так притягательна, что, провожая из неё в мир иной своих близких, все оставшиеся неоднократно и единодушно объединяются в скорбном, формально-ритуальном прощании, повторяя традиционные привычные слова или пускаясь в откровенное краснобайство. 8 похорон и 9 покойников!

«Книга природы написана по законам математики», – писал Галилео Галилей. В пьесе число провожающих в последний путь неумолимо стремится к нулю. Но обнуления не происходит. Ритуальный зал, словно автобусная остановка, в которую он периодически трансформируется по ходу действия, вновь наполняется новыми пассажирами: рождается ребёнок, приезжает американская туристка, кто-то возвращается, а кто-то передумывает уезжать. По той же траектории «последнего пути» движется и сама жизнь, где люди влюбляются, танцуют, играют, делают уборку, путешествуют, обижают и обижаются и... занимают место того, кто уходит, – по законам вычитания и сложения, деления и умножения. И всё, что происходит на сцене, происходит невероятно смешно, как это ни странно... Без пошлости и цинизма – никакого чёрного юмора и кощунства!

Неоднократно повторяющиеся выходы героев с выносом одного и того же реквизита, проходы по сцене слева направо и наоборот, словно челнок ткацкого станка, сплетают замысловатое полотно жизни движениями и жестами гораздо красноречивее, чем словами – просто на зависть немому кинематографу. Вот семенит, перебирая маленькими ножками, старушка Беба, в который раз сбегая из дома престарелых, – роль без слов, но от хохота удержаться невозможно (Чаплин – не меньше!). Альберто Пинкус – местный ловелас, произносящий поминальные речи, состоящие из одного предложения, невероятно смешон и в своём молчании у микрофона перед слушателями, ожидающими продолжения, и в своих рьяных ухаживаниях за одинокими вдовушками независимо от того, одаривает ли он их цветами или помогает нести упаковку яиц и сумку с продуктами. Сами вдовушки: Бьянка Шустер и Лола Глобчик – так же легко меняют скорбные маски на кокетливые, заботливые на безразличные, как их юные отпрыски меняют объекты своей влюблённости. Не успев похоронить мужей, сколачивают компанию для игры в бридж, и в ночном клубе оказываются с кавалером, и ревнуют его друг к другу. У проститутки, напротив, своё «Маски-шоу»: ни один мускул не подрагивает на её лице, ни одна нотка в голосе не срывается на фальцет. Только механическое осуществление цели: чисто мужская хватка, походка, взгляд, делающие из женщины карикатуру, ставящую в невероятно смешную ситуацию находящихся рядом с ней мужчин. Её «визави» мужского пола Альфонс Хузли, напротив, вертляв и сладкоречив, а главное – узнаваем настолько, что от смеха просто хочется взвизгнуть. Американская туристка, которую все принимают за невесту покойного Амация, смешна в силу абсурдности самой ситуации полного непонимания, в которой она оказывается. Придурковатая Геня Гелернтер, мучающаяся приступами тошноты или обрабатывающая аэрозолем непослушные откидные сиденья кресел, натягивающая на самые глаза совершенно нелепую шапку, тупо выставляющая горшки с цветами на все поминки, пожалуй, меньше других вызывает смех, но и не вносит трагедии в общее действо, даже сводя счёты с жизнью. Похожая ситуация и в семье Цхори, где брат гонит из дома брата-калеку. Но, сопереживая, мы всё равно смеёмся: не по привычке – чтоб не заплакать... Потому спектакль смотрится легко и весело, как большинство из нас смотрит на саму жизнь, в которой есть и смерть, и страдания, но от этого она не становится менее привлекательной, а мы не перестаём улыбаться и любить, мечтать и продолжать эту самую жизнь.

Семейные и одинокие, молодые и старые, проститутка и гомосексуалист, калека и секс-символ – все настолько комичны и нелепы на Земле, насколько красивы и гармоничны на небесах (в финале пьесы) все ушедшие в мир иной, неожиданно воспарившие над сценой в ослепительной бело-голубой пастели под неземную музыку (улыбка Бога?). Математика возвышается до философии и религии. А это – настоящее искусство: режиссёра, художников, композитора и замечательного актёрского ансамбля.
Так, может, прав Виктор Шендерович, утверждая, что «ключевой вопрос математики: не всё ли равно?».

Ирина Лопухина, "Театральный мир", №5 май 2012 г.