Пресса
26 Сентября 2013

Интервью с Михаилом Филипповым


 

Михаил Филиппов

«Не заискивать перед публикой ради лишнего хлопка»


Спустя несколько месяцев Михаил Филиппов снова «вернулся в строй», а вместе с ним и спектакль «Господин Пунтила». В Маяковке этому событию, безусловно, рады. Особенно худрук Миндаугас Карбаускис, у которого на народного артиста – большие планы. Однако о планах Михаил Иванович предпочел не говорить и рассказал «Театралу» о своей лени, «даре высокомерия» и отношении к современному театру. 


ТЕАТРАЛЬНОЕ «БЕСПРИЗОРЬЕ»

- Михаил Иванович, с чего началось ваше знакомство с Маяковкой? И были ли вы зрителем этого театра в школьные годы?
- Да, конечно. Я вообще был подросток-театрал и, слава богу, в пору моего подросткового возраста можно было найти хорошую и довольно обширную компанию людей, увлекающихся театром. Мы бегали по театрам, в том числе по спектаклям Маяковки. Я видел здесь работы Бабановой, смотрел спектакли Комеди Франсез, которые привозили в Москву. Здесь, кстати, я почему-то посмотрел один из первых любимовских спектаклей. Не могу сказать, что Маяковка врезалась в мою память. Но ходил я по театрам много.

- По собственной инициативе или вас, как большинство школьников, приводили за руку?
- Нет, исключительно по собственной инициативе. У меня был один хороший друг, и мы часто бегали вместе в Театр на Малую Бронную, в Театр имени Станиславского, где шел, как сейчас помню, один из любимейших спектаклей в те годы – «Трехгрошовая опера». Роль Пичема в очередь играли, представьте себе, покойные ныне Евгений Леонов и Евгений Урбанский – вот какой был театр, вот какой был состав. Я раз 10 ходил на этот спектакль.

- Выпускники ГИТИСа  обычно вспоминают alma mater, 39 аудиторию, а вы – Театр-студию «Наш дом». Что она дала вам с точки зрения профессионального становления?
- Для меня это был «лицей», где я не только получил профессиональные навыки, но и прошел человеческое становление. Не ради красного словца будет сказано: диплом я получал в ГИТИСе, а образование – в эстрадной студии «Наш дом» – в  этой самодеятельности, в этом театральном «беспризорье», из которого вышло очень много талантливых режиссеров и актеров. Да и многие из тех, кто не профессионализировался после закрытия студии, не пошел по театральной стезе, были не менее талантливы. В 60-е годы – бурливые, оживленные – это был клуб. К студии прибивались очень многие люди из совершенно других областей: инженеры, экономисты, историки. Я ведь именно в те годы прочитал запрещенную литературу – всего Набокова и Солженицына, как и многих других писателей, которые были под запретом.

- Прочитали именно благодаря студии?
- Конечно, мы же не только выпускали спектакли. Мы обменивались книгами, собирались и обсуждали, приглашали людей, которые растолковывали нам что-то про нашу жизнь. Студия переросла рамки студенческого коллектива. Скажем, в ту пору главный режиссер студии, а ныне художественный руководитель Театра у Никитских ворот Марк Розовский, начал замахиваться на такие дерзкие постановки, как «Вечер советской сатиры», то есть выпускал совершенно подцензурные вещи, которые стали мозолить глаза. И студию закрыли в одночасье. Причем это решалось чуть ли не на уровне Горкома партии. 

- Вы еще как-то упоминали студию в Курчатовском институте…
- Это была не студия, сразу перебью вас. Как раз в ту пору мы познакомились с режиссером и писателем, теперь художественным руководителем театра «Эрмитаж» Михаилом Левитиным. Он сколотил группу единомышленников, как сейчас бы сказали, группу актеров, ему близких, ему симпатичных. В этот круг попал и я. Никакой площадки не было, мы кочевали из подвала в подвал, и на какое-то время нас приютил ДК Курчатовского института. Мы репетировали одну вещь, бросали и начинали другую. Мы были жадны до встреч друг с другом, до репетиций, и нам некогда было доводить спектакли до конца. Замечательные были годы.



«Я НЕ СТОРОННИК «СОВЕТА СТАРЕЙШИН»

- Сейчас вы узнаете о новичках уже на сборе труппы, а вас, когда вы пришли пробоваться в Театр Маяковского, наверно, смотрели все мэтры и худсовет?
- Безусловно. История моего прихода в Маяковку такова. Это был уже последний год моего обучения. Гончаров увидел меня в ГИТИСе, на одном из показов, подошел и пригласил к себе в театр. На тот момент готовился спектакль по пьесе Радзинского «Беседы с Сократом». Я вышел на пару репетиций, сидел в зале, а потом Андрей Александрович велел мне репетировать одну из ролей и сказал: «Знаете, у нас есть такая формальность, надо художественному совету показаться. У вас есть что-нибудь? – Да, какие-то два отрывочка есть. – Ну, придите, покажитесь». Собрались «аксакалы» нашего театра, сидели все народные и заслуженные. Я показался. Но заведующий труппой подошел ко мне с отказом: «У нас уже есть актеры подобного плана». И я перестал ходить на репетиции. А потом Гончаров встретил меня в коридорах ГИТИСа и спросил: «Почему я не вижу вас в театре?! – Худсовет меня не принял». И тут Гончаров произнес фразу, которая до сих пор звучит у  меня в ушах: «А мне плевать на худсовет!» И с тех пор я понял, кто в театре хозяин. Вы говорите, что сейчас узнаешь, кого приняли театр постфактум, но это и правильно. Художественный руководитель сам знает труппу и сам разберется, кто ему нужен. Я как раз не сторонник «советов старейшин».

- Известно, что Гончаров многих ныне народных артистов долго держал на вторых ролях. Вам приходилось бороться за роль? Не ждать милости от худрука, а брать его приступом?
- Нет, я не умею этого делать и никогда не делал. Не могу сказать, что моя актерская судьба складывалась счастливо, по крайне мере, до определенного периода. Я довольно поздно пригодился на театре. Но слава Богу, что все-таки пригодился, потому что в театре вообще очень много несостоявшихся судеб, несправедливо несостоявшихся. К сожалению, театр живет по своим законам.

- Когда театр держал вас в «режиме ожидания», чем вы заполняли паузы?
- Чем? Сомнениями, плачем в подушку, чтением. Сочинял что-то для телевидения, пописывал какие-то сценарии. Но, в общем, переживаниями. Я даже несколько раз всерьез задумывался о том, чтобы вообще уйти из театра. Но всегда что-то останавливало.

- А кино вас выручало, когда театр ничего не предлагал?
- Нет, я ведь с кино «на вы». Не могу сказать, что совсем не снимался, но скажу так: кино есть – ролей нет. Я могу назвать от силы три-четыре ролишки, о которых можно говорить более или менее всерьез. И это касается в основном телефильмов, как «Петербургские тайны», например. Хотя мне приходилось сниматься у великих режиссеров: Сергея Герасимова, Эльдара Рязанова, Аллы Суриковой. Одна из моих последних киноролей – генерал-майор Баторский в фильме «Багровый цвет снегопада». Премьеру этого фильма – с неудачной судьбой – не увидел его создатель, наш замечательный режиссер Владимир Мотыль. Так что не могу сказать, что и кино-то выручало. Но слава Богу, у меня всю жизнь был я – сам себе собеседник, сам себе утешитель.

- Были здесь, в Маяковке, роли, знаковые для вас, которые, может быть, поменяли ваше отношение к жизни или к театру, хотя бы отчасти?
- Мое отношение к жизни и к театру может поменять все что угодно, только не роли. Конечно, были работы, которые многое определили в моей судьбе, и не только в Маяковке, но и на стороне – в других театрах, в антрепризах. Может быть, именно эти роли заставили более пристально на меня взглянуть – и здесь я, наконец, стал востребован. В Театре Маяковского были встречи с режиссерами, которыми я могу похвастаться и которые, конечно, навсегда остались в памяти. Многие из этих людей живы, и дай им Бог здоровья. А из ушедших это Андрей Александрович Гончаров и, безусловно, моя любовь на всю жизнь – Петр Наумович Фоменко. Если я и вспоминаю роли, за которые меня можно похвалить, то все время называю фамилии режиссеров.

- Вы часто ходите на сторону, в Театр Эрмитаж. Что Михаил Левитин предлагает вам такого, чего не предлагает Театр Маяковского?
- Здесь не надо сравнивать. Не надо говорить, что я иду к Левитину только потому, что в Маяковке мне ничего подобного не предлагают. Когда Валерий Иванович Шадрин пригласил меня в Конфедерацию театральных союзов, в спектакль «Арт» и «Гамлет» Петера Штайна, то я пошел не потому, что мне было тяжело, невмоготу или у меня не было работы в Театре Маяковского. Левитин мне всегда был интересен. На протяжении всех этих лет – работал я или прозябал – он звал меня к себе. Другое дело, что я по тем или иным причинам не переходил в Театр Эрмитаж. Но, должен быть честным, одно время в Театре Маяковского нечего было делать. И роли, которые предлагал Левитин, были настолько интересны, что я не мог отказаться.

«В УГЛУ С КНИГОЙ»

- Вы играли Наполеона и родились в один день с Наполеоном. Какие-то наполеоновские качества в вас присутствуют?
- Совсем нет. Я всю жизнь спокойно относился к совпадению этих дат рождения. Меня гораздо больше грело и греет то, что я родился в один день с моей мамой, царство ей небесное. А никаких наполеоновских качеств у меня нет. Во мне всё определяет одно качество – я бесконечно ленивый человек. Как сказал Фома Кемпийский, средневековый богослов: «Я долго искал покоя и обрел его только в одном месте – в углу с книгой». Это почти мой девиз. Я люблю читать, а к работе, надо признаться, отношусь с большой тоской.

- А современную литературу вы читаете?
- Конечно, и особенно современную зарубежную литературу, очень люблю англичан. Мне нравятся и наши авторы – Саша Соколов, Михаил Шишкин, Евгений Клюев.  Дмитрий Быков – интересный. Это мои писатели. Есть и те, к кому я отношусь с большой настороженностью, хотя не могу сказать, что знаю всю современную российскую литературу. Надо сказать, я почти никогда не ругаю прочитанное или увиденное. Но, вы знаете, я почти избавился от привычки читать из вежливости.  Понимаю, что уже бог весть сколько остается для чтения. У меня раньше была особенность: я обязательно дочитывал книгу до конца, даже если плохо шла. А сейчас перестал – уже берегу время.

- Это привычка у вас еще с филфака сохранилась?
- Нет, с филфаком у меня мало что связано. Я, к сожалению, был плохим студентом. Меня сманила театральная стезя и вообще юность. Когда я поступил с грехом пополам, то еще не был готов к учебе, не понимал, на лекции каких людей я хожу. А  ведь слушал Бонди, Радцига – это все великие имена… Вы знаете, лет 10-15 назад я понял, что сейчас был бы хорошим студентом, впитывал бы в себя знания.

- Каких знаний вам сейчас не хватает?
- Сейчас ведь знания часто подменяются понятием «продвинутость», что, на мой взгляд, совершенно не является синонимом ума. Продвинутость – это умение бойко пользоваться интернетом, чего я решительно не умею. Но не сказал бы, что мне не хватает этих знаний. Другое дело, что я безъязык. В школе учил английский язык, в университете – французский, но моих знаний обоих языков хватает только на то, чтобы не помереть с голоду заграницей. А в дальнейшем я ощущаю собственное убожество. Я бы, конечно, подучился, записался к какой-нибудь пожилой тетеньке, которая дает частные уроки. Но опять – моя лень. Сам себя убеждаю, что некогда, хотя можно найти время.

- Объясните, как ваша творческая энергия уживается с вашей ленью? Как это возможно?
- Вы знаете, это компенсация за издержки характера. Я не люблю быть центром внимания, предметом для торжественных речей и тостов, не люблю, когда меня величают. Но это не касается сцены. С 7 до 10 вечера, когда я выхожу играть спектакль, – будьте любезны, все взгляды – только на меня. Часто режиссеры пользуют мои возможности совершать прыжки и гримасы, корчить рожи и яростно существовать, но это тоже компенсация за мою лень и обрюзглость.

- Ваш постоянный партнер по сцене, Игорь Костолевский…
- Ну, в последние годы мы изменяем друг другу…

- Но часто вместе появлялись на сцене. Говорят, он если не любит, то уважает репетиции. А как относитесь к репетициям вы?
- Я не люблю репетиции как тренировки. Я люблю их как акт сотворчества с режиссером, простите за громкие слова, ценю за радость совместных находок. Однажды удачно найденное, конечно, можно совершенствовать, но находится оно чаще всего один раз. И здесь важно не изменять вкусу и работать с режиссером, которому ты абсолютно доверяешь, который тебя ведет.

- То есть вы ведомый в работе над спектаклем?
- Безусловно, но я неплохой ведомый.  Думаю, что и со мной режиссерам немножко везет. 

- Вы упоминали Петра Наумовича и «Плоды просвещения». Понимаю, что его репетиции не поддаются описаниям, но все-таки, как он с вами работал?
- Вообще день премьеры «Плодов просвещения» был для меня невероятно тяжелым. Я понимал, что заканчиваются наши репетиции с Петром Наумовичем и уже чувствовал горечь расставания. А как он репетировал, я не могу вам передать, и никто не передаст на словах того праздника, который исходил от Фоменко, от его моментальных показов. Он был скор на шутку, скор на ответы – эрудиция несла его по этой жизни. Фоменко был образованнейшим человеком, но при этом нельзя назвать его «начетчиком». Ум у него не «стерег цитату», она всегда рождалась своевременно и к месту. Я получал удовольствие от работы с ним и, надеюсь, взаимно. Помню, у меня был безумный монолог, который с трудом запоминался. Когда я, наконец, его осилил и произносил со сцены, Петр Наумович, сидя в зале, подсказал только одну интонацию, которую, слава богу, у меня хватило умения подхватить. И роль в результате состоялась.

- Больше вам не посчастливилось работать вместе?
- Нет, после «Плодов просвещения» мы не работали, но продолжали общаться, в основном по телефону. Эти разговоры были мне очень дороги. Я звонил, чтобы просто его услышать, и, конечно, приходил на все его премьеры в «Мастерской». Меня он называл в последние годы «московским корсиканцем», и я до сих пор это с удовольствием вспоминаю. 

- Фоменко всегда сомневался и сравнивал себя в этом смысле с Фомой Неверующим. А вам свойственны сомнения?
- Боже мой, я соткан из них. Каждый раз, когда начинаю работу, мне кажется, что сегодня-завтра кончится мой внутренний «ресурс», кончится то, что мне отпущено в этой профессии. По-другому я просто не умею и даже не пытаюсь с сомнениями  совладать. Человек, который мне больше всех мешает, это я. Человек, который мне больше всех помогает, это тоже я. Слава богу, есть и люди, которые ведут меня по этой жизни. Но я очень сомневающийся человек.

- У вас наверняка в молодости были кумиры, образцы для подражания в театральном мире или в кино. Понятно, что чем старше, мастеровитее человек становится, тем кумиров становится меньше. Сейчас у вас остались такие люди? 
- Я сразу отвечу на этот вопрос: такие люди были, есть и будут. А что касается профессии, то в детстве я мечтал стать актером кукольного театра и эта мечта, как видите, не осуществилась. Но, тем не менее, я с молодых ногтей мечтал о сцене. Я же дитя аудио культуры. Люди моего поколения росли под радио, под записи спектаклей тогдашнего МХАТа, Малого театра. В этих радиоспектаклях звучали голоса небожителей, и даже ремарки читались божественными голосами. Они меня зачаровывали. Они меня убаюкивали, только не в прямом смысле – я не засыпал под них, а всей душой устремлялся туда, в «жерла» репродуктора. Люди, которых я видел в то время на экранах, тоже вызывали восхищение. И был один актер, который остается для меня кумиром до сих пор. Он был для меня олицетворением актерства, театральности, актерского гения – это Аркадий Исаакович Райкин. И сейчас, спустя годы, я считаю, что рядом с ним некого поставить. Поэтому остаюсь верен кумирам детства и юности. Сегодня актеры замечательно существуют и в театре, и в кино, но раньше, воспользуюсь формулой, взятой из фильма, раньше «летели журавли», а сейчас нет – вот и вся разница.



Единственный раз, когда я, может быть, остался доволен собой, был на кинопробах у Эльдара Александровича Рязанова.



«ДАР ВЫСОКОМЕРИЯ»

- Судя по всему, интерес к современному театру у вас упал, и коллег по цеху вы смотрите меньше, чем раньше?
- Ничего подобного. Я хожу по театрам и всякий раз тоскую, когда у меня по тем или иным причинам возникает пауза. Нет, мне интересны и новые подходы, и новые формы, которые предлагает театр. Правда, для меня большое значение имеет все-таки наличие вкуса.

- Есть ли в современном театре то, что вы категорически не принимаете и в чем сами никогда бы не стали участвовать?
- Да, безусловно, это, повторюсь, связано с отсутствием вкуса у режиссеров и с темами, которые для меня неприемлемы. У Набокова, в романе «Ада», есть рассуждение об актерстве, где он пишет, что, помимо мастерства перевоплощения, «мастерство актера состоит из бессонницы, фантазии и дара высокомерия». Оставим в стороне бессонницу, это у каждого по-своему, кому как повезет. А что касается «дара высокомерия», то именно это важно для меня и особенно важно для нынешнего времени – умение не заигрывать с публикой, не заискивать перед ней ради лишнего хлопка, не унижаться ради лишнего смешка.    

- А гражданская позиция важна для большого артиста?
- Сразу признаюсь – я человек «с обочины», человек довольно пессимистического склада, из породы Пьеро, поэтому не очень понимаю эти термины, особенно сейчас, и не очень умею отвечать на эти вопросы. С ними лучше обратиться к большому артисту. 

- И тем не менее, как вы считаете, современный артист должен реагировать на то, что происходит в обществе, как это делает немецкий театр: «вечером в газете – утром на сцене»?
- Вы знаете, я вижу подобные примеры и у нас, и в других театрах. Мне это не очень интересно. Мне кажется, что все равно на «горячие темы» надо реагировать иначе.  Случилась беда на Дальнем Востоке. Чем я могу помочь? Деньгами. И стараюсь это делать. На все остальные темы артист и театр может откликаться Шекспиром, Чеховым, Гоголем. Обо всем, что обсуждается в СМИ, я знаю, но мне это не интересно как предмет разговора на сцене.

- Вообще театр может быть сегодня общественно значимым институтом?
- В 90-е годы театр утратил тот дар высокомерия, о котором мы говорили, пустился в антрепризу и сам приучил зрителя относиться к себе как к месту развлечения. Я вижу это по публике, она очень изменилась. Сейчас, наверно, мало найдется семей, где бы родители привели ребенка за руку в театр, как это было с нами. Может, иногда и приводят, но исключительно для того, чтобы развлечь. Серьезные спектакли, конечно, сейчас преодолевают эту инерцию. Но что делать? Театр сам виноват. Даже среди собственных коллег я слышу расхожее мнение, с которым  категорически не согласен: «люди устали, они должны прийти и отдохнуть».  Я все-таки считаю, что театр – это не место для отдыха. Знаю, что мое мнение идет вразрез с озабоченностью худруков и директоров, которые должны кормить артистов и содержать театр, но мне совершенно плевать на то, сколько народу придет на спектакль. Лишь бы это были нужные, правильные люди, которые понимают, зачем они пришли.

- Вы говорили о том, что есть такая профессия – зритель. Почему вы считаете, что сегодня она утрачена? И что значит «профессиональный зритель»?
- Это человек, который понимает, зачем он пришел в театр, понимает значимость этого заведения. Сейчас многие этого не осознают, уверяю вас. Кончено, обвинять их не стоит, как и ряд столичных театров, которые блистательно выполняют развлекательную функцию. Но мне все-таки хочется просуществовать в театре, с которым я буду внутренне согласен.

- Сейчас в Театре Маяковского у вас есть роли, которые вам интересны?
- Да, безусловно, они интересны, но в разной степени. Мне, прежде всего, интересны режиссеры, интересны их задачи. Я не работаю с теми, кто мне творчески не интересен – это, может быть, единственная моя привилегия, которой я очень дорожу.

- Пока эта привилегия не была заработана, приходилось вам играть роли на сопротивление?
- До сорока с лишним лет я только этим и занимался: играл роли даже не второго, а в основном третьего плана, пока не появились «Плоды просвещения» с Петром Наумовичем и «Наполеон». В «Закате» еще была роль ведущего. Не могу назвать ее особо значимой, но это была большая работа. Понимаете в чем дело, я не очень дорожу ролями «на оправдание наличия диплома». А они были даже в спектаклях, которые более или менее отмечены. С Игорем Матвеевичем Костолевским у нас был спектакль, который мы называем «про Иванушек», это «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Эта роль не требовала ровным счетом ничего, в ней не было никаких режиссерских, актерских находок. То же самое можно сказать и про спектакль «Шаткое равновесие». А уж в молодом возрасте проходящих ролей было немерено.

- Недавно американские ученые доказали, что абсолютное большинство людей не переносят свой голос в записи. А вы можете себя слушать и смотреть записи спектаклей, фильмов со своим участием?
- Нет, я очень не нравлюсь себе, ни на кино-, ни на телеэкране. Не нравлюсь себе не с точки зрения внешности, а в своих актерских проявлениях. Единственный раз, когда я, может быть, остался доволен собой, был на кинопробах у Эльдара Александровича Рязанова. Он собирался снимать историю о солдате Чонкине  и пригласил меня – после «Небес обетованных» – на роль капитана Миляги. Я помню, после того, как мы посмотрели кинопробы, я остался более или менее доволен собой. Но фильм этот Эльдар Александрович так и не снял.

- В одном из интервью вы говорили, что в своих взглядах на театр во многом совпадаете с Костолевским. В чем именно вы сходитесь?
- В попытке оставаться честным в отношении к сцене, к той работе, которая тебе доверена здесь, и в попытке соблюдать каждый день азы актерской порядочности. А в чем они заключаются? Хотя бы в том, что ты можешь играть хуже, можешь лучше, но ты не имеешь права играть хуже, чем можешь сегодня. А вообще мы с Игорем Матвеевичем во многом совпадаем, например, оба любим английские твидовые пиджаки.

- Ваше понимание театра, отношение к театру изменилось за весь период актерской карьеры?
- Я с детства был ушиблен театром, с детства существовал в актерстве. Я доставал коробки – а в 50-е годы это было трудно – делал прорези, лепил из пластилина фигурки, что у меня очень неплохо получалось, и разыгрывал спектакли. Сейчас я уже человек постпенсионного возраста, но если Господь даст дожить до счастливой старости, то вижу свою старость именно так: передо мной вырезанный из картона зрительный зал и сцена, я леплю актерские фигурки и играю в театр. Не знаю, ответил ли я на ваш вопрос?

 

Татьяна Власова / Театрал / 26.09.2013

Оригинальный адрес статьи


×
дорогой зритель!
Мы будем очень рады, если вы подпишетесь на наши новости. Обещаем радовать только интересными поводами и не утомлять назойливыми рассылками!
В качестве комплимента дарим промокод на скидку в 10% на первую покупку билетов на нашем сайте!
Ваше имя*:Ваш e-mail*: