Пресса

Преступление без наказания

Алла Татарикова-Карпенко – о спектакле Никиты Кобелева «Любовь людей» на «Больших гастролях» Театра имени Маяковского в Калининграде.


Новая драма. Модно? Или уже проходит потихоньку мода на чернуху отчаянную, беспросветную, на пьесы про поедание человечины в блокадном Ленинграде, про беременных бомжих, рожающих на помойках, про тотальное российское пьянство, про пустоту и бессмысленность русской современной жизни? На имитацию жизни, «гипер-реализм», игру в правду? Хотелось бы верить, что проходит. Потому что вот явилась же пьеса «Любовь людей» юного Дмитрия Богословского и наполучала сразу множество наград на конкурсах драматургии. Вроде тоже новая драма, и в пьесе этой – русская сегодняшняя деревня, где - да - и пьют, и бьют, и матерятся. Но еще и любят. Любят до смерти. До самого настоящего смертоубийства любимой и себя. Любят детей своих - и младенцев, и взрослых, которые для матерей навсегда дети. Любят тепло, любят заботливо. Жизнь. Не очень светлая, но и не пустая.


В спектакле молодого режиссера Никиты Кобелева холодно, что, впрочем, предопределено подзаголовком пьесы: «жизнь в преддверии зимы и ожидании лета». Холодно и бесснежно, хотя герой часто говорит о том, что снега нынче много. Снег здесь – белая пачкотня краски из тюбика, пена из огнетушителя, слово «зима», выведенное белым на стене. Снег есть - и его нет. Так же, как и преступление главной героини, чей муж, алкаш и мучитель, исчез, пропал, будто испарился. Не сразу Люся (арт. Юлия Силаева) признается Сергею (арт. Алексей Фатеев) - долговязому милиционеру, однокласснику ее бывшему, влюбленному в нее долгие уже годы, - что не пропал ее муж, а убила она его. За муку жизни с ним убила: за побои и насилие. Подушкой в постели придушила, вдрызг пьяного. А тело порубила потом топором и скормила свиньям. Леди Макбет Мценского уезда такая, на сегодняшний лад. Так в чем же этот «лад»? Что нового? Зачем нужно было писать «Любовь людей», когда Лесков давно написал про всё это русское, мучительное, страстное отношение к жизни и смерти?

А новое в том, что на самом деле не убивала Люся. Нет. Придумала она все это. И чем страшнее придумывалось – и убийство-задушение, и скармливание свиньям расчлененного трупа, - тем ярче месть становилась, тем отраднее она для Люси.

Есть в спектакле любопытная деталь: маленькое оконце в стене, врезанное, будто не к месту, скрывает за занавеской… телевизор. Телевизор в окне. Окно-телевизор. Но включенный, он дает почти всегда сетку помех, межканалье, неопределенную бесконечность, мистическую рябь. Тот космос, в который несется душа, переполненная страстями, ищущая выхода из непреходящей муки.



 Желает дочери счастливой новой семьи мать Люси (арт. Надежда Бутырцева), она - то открыта, то погружена в себя, но постоянно будто пытается разгадать тайну человеческого существования, будто ищет ответ на вопросы, которым ответа нет. Желает сыну обрести, наконец, счастье с безответно любимой им долгие годы Люськой мать Сергея (арт. Людмила Иванилова). И не хотят матери верить в то, что счастье это невозможно. А невозможно оно, потому что страсти людские велики, зашкаливают они за пределы душевных возможностей, рвутся над допустимым, путают, морочат. Любит ли мягкого, любящего Сергея, мужа нового своего, Люся? Не любит? Почему? Ведь сама замуж за него попросилась после семнадцати лет его ожиданья, сама подтолкнула к себе. Нет, нам подавай страданий!



И взялась Люся любить исчезнувшего своего Колю-мучителя (арт. Вячеслав Ковалев), убиенного ею в ее воображении, взялась принимать его в кухне за чаем при включенном телевизоре, на экране которого – бездна. Бездна разверзнется в душе Люськи - и «двинется» она разумом, начнет беседовать с «духом» Коли. И спросит однажды: «А если бы проснуться от этого сна, что бы ты изменил в жизни?» Ничего не получает в ответ. Потому что и сама изменить что-либо не сумеет уже. За ней и Сергей втягивается в мистическую воронку, следует за женой в дебри мучительные - и, наконец, душит своими крепкими объятьями любимую Люсю. Чтобы не мучилась? Чтобы не мучиться больше самому? И – до конца, до края: ремень ведь для того, чтобы повеситься, известно. Только пылит земля, не прикрытая снегом, пылит по авансцене. Только еще холоднее становится в зрительном зале. В землю эту падают герои, не на землю, а в нее, поднимая пыльный дымок. Нет, не грязь это, а земля. Вечная. Успокоительная мать-земля. И присутствие этой детали лишает спектакль бытовизма, вот этот знак реальности делает повествование ирреальным. От земли – в небо, в черное пространство над городушкой декорации, призванной показать жалкость бытования героев, в черное пространство – над – уходит то и дело взгляд.


Останутся матери на руках с внуком. Останется друг Сергея Иван, добрейшая душа, женин подкаблучник, увалень (арт. Максим Глебов). Бывало, выпивали вместе, ссорились-мирились, ох, просил он друга и не помышлять о Люське, чувствовал – не к добру. Останется с Иваном жена его Настя (Оксана Киселева) - и будут мыкать они свою бездетность дальше. Останется в деревне продавщица Маша (арт. Анна-Анастасия Романова), у которой было завертелся роман с деревенским удачником Чубасовым (арт. Алексей Фурсенко) - и как было бы хорошо, если б не влюбился он там, в Москве, где находит неплохие заработки на стройке, в красивую крановщицу Ольгу (арт. Нина Щеголева). Останутся, чтобы жить. И любить. Потому что нет без любви жизни. И останется тот неправильный, неисправный, как вся их жизнь, телевизор, что открывает путь в безграничье, в темноту, в тайну.


В спектакле «Любовь людей» много пьют. А как же - деревня, в деревне пьют. Да и в городе тоже. Сама собой напрашивается параллель. В зубах навязший звягинцевский «Левиафан». В фильме пьют. И злобствуют. Все как один – мрази. Даже дети. Власть – основной «отрицательный герой», то есть, виноватый – вот он, явен, могуч, непреодолим. У Кобелева отрицательного героя нет. Даже Николай, исчезнув, обратившись бесплотным воспоминанием, становится чист, светел, ясен, каким бывал в реальной жизни в часы трезвости, когда желал лечиться, дабы быть примерным отцом и мужем.

В пьесе Богословского и - во след - в спектакле Кобелева вообще не найдешь однозначности. Люся – преступница или страдалица? Было все же убийство или нет? И главное – счастье вообще возможно у людей? Вопрос классической литературы. Оно вообще есть, счастье-то? Но даже если невозможно, даже если люди, эти люди не умеют быть счастливыми, без любви они жить не могут. И любовь эта – бездна. Но бездна – тьма ли это?

И, может быть, так прочитал спектакль лишь автор этих строк? И на самом деле Люся неделю кормила свиней плотью своего урода-мужа - и не земля на авансцене, а грязь? И здесь – та самая игра в правду, та самая новодрамовская темная имитация жизни?

Но любовь-то – свет?..

Алла Татарикова-Карпенко, «О-культуре»

Оригинальный адрес статьи



×
дорогой зритель!
Мы будем очень рады, если вы подпишетесь на наши новости. Обещаем радовать только интересными поводами и не утомлять назойливыми рассылками!
В качестве комплимента дарим промокод на скидку в 10% на первую покупку билетов на нашем сайте!
Ваше имя*:Ваш e-mail*: